Чертовка - Томпсон Джим (2011)

По дороге в город я купил газету. Пришлось дважды ее просмотреть, прежде чем я обнаружил заметку о… ну, вы знаете… и даже она была не совсем о том. Эта история только мельком упоминалась в связи со старухиным наследством.

Округ собирался подать иск о взыскании недоимок. Моне вручили повестку о том, что она должна выехать в течение тридцати дней.

Я выбросил газету. Потом поехал в магазин, размышляя по дороге, что бедной детке совсем не улыбалась судьба. Будь недвижимость свободна от долгов, Мона получила бы за нее кругленькую сумму. Хватило бы на пару лет обеспеченной жизни, и она могла бы начать все заново в другом городе. Но, увы, не судьба. Видно, Мона просто уродилась такой несчастливой. Конечно же, я дам ей немного денег — нельзя ведь, чтобы она оказалась на улице голой и босой, без цента в кармане. Но было бы куда лучше, имей она хоть что-то за душой.

Я забеспокоился, есть ли у нее деньги на еду, и даже хотел было бросить пару купюр в конверт и послать ей. Понимаете, мне стало ее жалко и действительно хотелось ей помочь. Но в конце концов я решил этого не делать. Возможно, полиция следила за домом. А в нынешнем положении я не мог себе позволить даже малейшего риска.

Уж как-нибудь справится. Она ведь привыкла к такой жизни, и, возможно, ей бы даже показалось странным, будь у нее достаточно денег на еду.

Обычно Стейплз открывал магазин в восемь тридцать, за полчаса до того, как приходили мы, продавцы, работавшие на выезде. Но в то утро этого не произошло. Было уже почти девять, когда я туда приехал, но магазин все еще был закрыт. И остальные парни стояли у входа — ждали, когда объявится Стейплз.

Я вышел из машины и присоединился к ним. Мы ждали, курили и болтали, рассуждая, уж не попал ли старый сукин сын под грузовик, и, черт подери, надеялись, что попал. Но само собой, нам не могло так крупно повезти. В девять тридцать он объявился.

Стейплз открыл магазин, и мы последовали за ним. Нельзя сказать, что это было сделано нарочно, но так уж вышло, что все ребята отметились прежде меня, а я остался один на один со Стейплзом. Отмечая меня, он сыпал шутками и прибаутками. Мне почему-то стало не по себе.

Он вел себя как-то странно — понимаете, о чем я? Уж слишком хорошее у него было настроение. Конечно, он и без того вечно подтрунивал и трепался, но ведь это не потому, что он был этакий мистер Весельчак, рассыпавший перлы остроумия и все такое. Перлы эти были такие же доподлинные, как алмаз из грошовой лавки. Просто раз уж он не мог отдубасить вас битой, как ему хотелось бы, то, на худой конец, старался потыкать иголкой. А если ему удавалось вывести вас из себя, он делал вид, что это шутка.

Однако в то утро все было иначе. Сукин сын вел себя так, словно его счастью не было предела.

Я собрал свои карточки и спросил, что же его так развеселило.

— Бьюсь об заклад, я знаю, в чем дело, — сказал я. — По дороге на работу ты подставил подножку слепому.

— Эх, Фрэнк, — захихикал Стейплз, ласково потрепав меня по запястью. — Вечно ты судишь о других по себе. На самом деле я навестил старого друга. Друга, которого не видел почти двадцать лет.

— Да неужели? — воскликнул я. — Хочешь сказать, ты заявился в психушку, они впустили тебя, а потом выпустили?

Он снова захихикал и опять коснулся моего запястья:

— Уже теплее, мой мальчик. Удивительно, как мозги у разных людей работают в одном направлении. Этот мой друг, точнее, знакомый действительно находится в государственном учреждении.

— А, в тюрьме? Так я и знал. В таком случае неплохо, что у тебя связи в местной полиции.

— Эти связи, Фрэнк, дались мне потом и кровью. Но при такой должности, как моя, они весьма и весьма полезны. Но — нет, ты все еще далек от истины. Я был не в тюрьме. Скорее, в родственном учреждении.

— Да?