Клан - Килан Берк (2018)

В детстве он ставил под вопрос существование Бога, полагая, что одной красоты мира для доказательства мало; должно быть что-то еще, что-то большее. Что-то, к чему ребенок мог обратиться за утешением, за надеждой, ибо в его мире не было красоты, особенно когда мать бралась за старый ремень из-за того, что он смел сомневаться в Господе. Она наказывала его, а потом заставляла молиться о прощении. Через какое-то время ему стало казаться, что этот горячий шепот в темноте и есть наказание за простое выражение любопытства, и потому приучился ненавидеть Бога, которому адресовал молитвы.

Но однажды ночью все изменилось.

Ему еще не было одиннадцати, а он научился не задавать вопросы вслух – его сомнения стали тайным бунтом против матери, из-за которой религия ассоциировалась с болью. Но одно неверие не сгладило страданий. Их в полной мере обеспечивал городской парень матери, и вдвоем они представляли для мальчика настоящий образ ада.

В ту ночь в начале лета, пока он лежал в постели, крепко зажмурив глаза, с бегущими по щекам слезами, пока горели и ныли раны от ремня, но не так сильно, как движения пыхтящего пьяницы, лежащего на нем, что-то случилось. Особенно резкий толчок прострелил его красной болью. Он охнул, содрогнулся и открыл глаза.

И увидел свет, и в нем были ангелы, благоухающие в переливающихся кисейных рубищах, не сковывающих крылья, которыми они били в воздухе и обвевали его. Их волосы были словно изо льда, глаза – жидко-голубые, и в них он увидел ответ на вопросы, на которые отказывалась отвечать мать. Внезапно на волнах моря боли, которые несли к берегам прозрения, он понял, почему она не могла удовлетворить его любопытства: она боялась силы, которой мог наделить его Господь, если сочтет достойным.

Она боялась гнева божьего.

Боль сошла на нет, стала глухим пульсом, бьющимся одновременно с заходящимся сердцем, и когда свет погас, растворился в стенах, он ощутил непередаваемую тоску.

Но он уже повидал достаточно.

В той самой комнате, залитый чужим потом, в удушающей вони алкоголя, пока над его раскинувшимся телом шипел ругательства хахаль матери, он обрел Бога – или, вернее, Бог нашел его и наделил великим даром, который он тут же применил.

К удивлению мужчины, мальчик поднялся с ложа его мучений с грубым самодельным охотничьим ножом, крепко сжатым в руке, и огнем в душе. Он помнил дни, когда мастерил этот нож, но не помнил, чтобы прятал его под матрасом. Но это было не важно, ведь, хоть ангелы вроде покинули его, он по-прежнему слышал их пение и совет сделать то, что нужно сделать, пока не стало поздно.

– А ну, лег назад, – скомандовал мужчина и угостил его суровой пощечиной.

Убей его, возопили ангелы, и мальчик подчинился, заслужив свободу всего несколькими короткими ударами по лицу, шее и паху мужчины. А когда все было кончено, он возрыдал, но не из-за павшего городского пришельца и не из-за матери, которая вбежала в комнату – привлеченная необычными звуками, которые привыкла не замечать, – и прямиком на его нож. Нет. Теперь они отправились в Ад, где им давно было уготовано место.

Возрыдал он от радости.

Бог ответил.

Бог спас его, и когда он собрал вещи и ушел в ночь, звезды стали Его очами, ветер – Его шепотом, и он наконец увидел в мире красоту, в которую раньше не верил. Он переродился, как перерождаются все блудные души – или гибнут в мучениях.

Но сидя за покосившимся столом и глядя на пятна, которые могли оказаться лишь ржавчиной или въевшейся грязью, он осознал, что с самого побега девушки стало просачиваться, заслоняя свет, горящий в сердце, то сомнение, что глодало его в детстве. Многие годы после перерождения он жил с земли, как завещал Господь, и учил тому же свою родную кровь. Они вели скромную жизнь, тихую и укромную.