Глаза ее куклы - Екатерина Неволина (2019)

Я осмотрелась. Обстановка здесь была еще более веселенькая, чем везде. На стенах висели картины, выполненные пациентами. Как полагаю, тщательно отобранные, самые позитивные. Например, цветной кот, окруженный переливчатой желто-оранжевой аурой; неплохо нарисованная голова мальчика, в которой прыгают дельфины; смешные единороги, скачущие по радуге, — это, судя по уровню исполнения, рисовал ребенок. На стеллажах размещались поделки — кривоватые домики, фигурки, не сразу угадываемые животные.

— Материалы вы можете взять здесь, — Линда указала на большой шкаф. — Хотите пазлы?

— Нет, спасибо, — я осмотрелась.

Надо же, в шкафу есть даже цветной самозатвердевающий полимерный пластик. Неплохо живут здешние сумасшедшие. Я взяла пластик, налила в стакан воды из крана — раковина размещалась здесь же, в углу комнаты, — и села работать.

Конечно же, я лепила куклу.

Привычные движения успокаивали. Невозможно работать над куклой и нервничать. Движение за движением — с ювелирной точностью. Я работала быстро, и когда головка куклы была в основном закончена, осознала, что уже не одинока.

Надо мной стояли Линда, девушка в качалке и ее куратор и, не отрываясь, смотрели на работу.

— Это кукла, — я показала головку девушке. На вид пациентке было лет четырнадцать — светловолосая, очень худая и болезненная. — Это кукла, — повторила я по-немецки, тщательно выговаривая слова.

Девушка протянула руку. На миг я усомнилась, но все же отдала ей свою работу. Вопреки опасениям ничего плохого не случилось. Девушка держала кукольную голову на раскрытой ладони осторожно, словно живую бабочку, и улыбалась.

— Я доделаю и подарю тебе, — пообещала я и, посмотрев на Линду, попросила: — Переведите, пожалуйста.

Линда перевела, и в глазах девушки вспыхнуло счастье. Но ни слова благодарности в ответ не прозвучало. Может быть, она немая?

— Она не разговаривает с незнакомыми, — нехотя ответила на мой вопрос Линда. — Но она подошла к вам. Значит, вы ей понравились.

Девушка застенчиво улыбнулась и осторожно протянула мне кукольную головку.

Ну вот, хоть кого-то здесь обрадовала, уже хорошо.

— Ужин! Мы опаздываем, — ахнула моя куратор, взглянув на часы.

Два часа прошли как единая минута.

— До свидания, — попрощалась я с девушкой в коляске, она не ответила, наклонила голову так, что волосы упали на лицо, и взглянула на меня из-за этого импровизированного занавеса — словно выглянула.

Мне стало ее ужасно жаль. Не представляю, как вообще работают врачи, ежечасно сталкиваясь с человеческой болью и бедой? Откуда у них берутся силы? Я посмотрела на сопровождающую девушку уже давно не молодую женщину. У нее было совершенно спокойное, отстраненное лицо и словно бы надпись на лбу: «Я несу свою службу». Очевидно, встречаются и такие.

Вернувшись к себе, я съела ужин. Тоже вполне приличный — овощной салат, какие-то рыбные биточки и картофель. Было даже сладкое — кусочек бисквита с прослойкой варенья и морс.

Знакомая работа оказала свой терапевтический эффект, я слегка успокоилась и снова обрела способность думать.

Как выбраться отсюда? Есть два варианта — поговорить с врачом, если он меня завтра примет. Если он не в сговоре с Ником, возможно, согласится меня выпустить. Если в сговоре, а это нужно иметь в виду, откажет под предлогом заботы о моем здоровье. Тогда переходим к плану «б». «Б» — значит бежать.

То, что на окнах нет решеток, плохой знак. Рамы не открываются, а стекло, вероятно, непробиваемое. Может, и сигнализация имеется. Наверняка имеется.

Не нужно рисковать, если они сочтут, что я смирилась, будет легче. Нужно действовать наверняка. Но как? Как?

Камеры… Тут везде, должно быть, камеры. Бог с ними, если удастся убежать. Но если кто-то следит за ними постоянно?