Заповедное место - Фред Варгас (2011)

— Где у тебя телефон? Я тебя плохо слышу.

— Лежит на подушке.

— Приложи его к уху.

— Приложил.

— Hvala. Скажи Аранджелу, что прошлой ночью Арнольд Паоле выбыл из игры. Тем не менее он, как мне кажется, доволен, поскольку истребил пять могущественных Плогойовицев: Плёгенера, Воделя-Плога, Плогерштайн, а также отца и дочь Плоган, в Финляндии. И еще отрезал ноги Плогодреску. Проклятие, тяготевшее над всеми Паоле, потеряло силу, и, по его словам, теперь они могут уйти. Потому что стали свободными. А дерево на холме Хаджгет должно умереть.

— Плог.

— Но остались еще две жеваки.

— Жеваки не опасны. Аранджел тебе скажет, что их надо только перевернуть на живот и они будут зарываться все глубже и глубже, просачиваться, как капля ртути, к самому центру Земли.

— Я не собираюсь брать на себя решение этой проблемы.

— Потрясающе, — зачем-то сказал Влад.

— Обязательно скажи об этом Аранджелу. Ты намерен остаться в Кисилове до конца своих дней?

— Послезавтра я должен работать на одной конференции в Мюнхене. Возвращаюсь на путь истинный, которого, как ты знаешь, не существует и который к тому же вовсе не ведет к истине.

— Плог. А что значит «Loša sreča», Влад? Паоле сказал это, когда его подстрелили.

— Это значит «Не повезло».

Неподалеку, на расстоянии нескольких метров, сидел Кромс и выжидательно смотрел на него.

— Сейчас мы заедем в медпункт, тебе там обработают раны, — сказал Адамберг. — Потом будем пить кофе.

— Что значит «плог»?

— Это вроде капли правды, которая падает с высоты, — сказал Адамберг и пояснил это жестом: поднял руку, потом медленно опустил, словно проводя прямую линию. — Причем падает как раз туда, куда нужно, — добавил он и ткнул указательным пальцем в песок.

— Понятно, — сказал Кромс, глядя на ямку в песке. — А если она упадет сюда, сюда или сюда? — спросил он и ткнул пальцем в песок несколько раз, как попало. — Это будет уже не настоящий плог?

— Думаю, да. Не настоящий.

XLVII

Адамберг вставил в стаканчик Кромса соломинку и намазал ему масло на хлеб.

— Давай поговорим о Жослене, Кромс.

— Меня зовут не Кромс.

— Это я тебя так окрестил. Учти, что для меня ты родился всего неделю назад. То есть ты — орущий младенец, и только.

— И ты у меня появился всего неделю назад. И про тебя можно сказать то же самое.

— Ну и как ты меня называешь?

— Никак.

Кромс со свистом втянул кофе через соломинку и вдруг улыбнулся — прямо как Влад с его манерой улыбаться, когда этого совсем не ждешь. Может, парня насмешил его собственный ответ, а может — свистящая соломинка. Его мать тоже готова была забавляться в самый неподходящий момент. Поэтому Адамберг и смог заняться с ней любовью у старого моста в Жоссене, когда лил дождь. А Кромс стал плодом этой забавы.

— Я не хочу допрашивать тебя в Конторе.

— Но все-таки допрашиваешь, да?

— Да.

— Ну так я буду отвечать тебе как легавому, потому что для меня все эти двадцать девять лет ты им был и остаешься. Просто легавым.

— Был и остаюсь. Именно этого я и хочу: чтобы ты отвечал мне как легавому.

— Я очень любил Жослена. Я познакомился с ним в Париже четыре года назад, когда он навел порядок у меня в голове. А полгода назад все пошло по-другому.

— То есть?

— Он стал объяснять мне, что я не смогу ничего добиться в жизни, пока не убью отца. Но убью не в прямом смысле, а в образном.

— Я понял, Кромс.

— Раньше отец мало для меня значил. Иногда я думал о тебе, но чаще мне хотелось забыть, что я сын легавого. Про тебя писали в газетах, мать гордилась этим, а я нет. Вот и все. И вдруг в дело вмешался Жослен. Он сказал, что ты — причина всех моих бед, всех моих поражений. Он увидел это у меня в голове.

— Каких поражений?