Судный день - Адриан ДАже (2011)

— Это было ужасно, Леви. — Рамона отхлебнула свой чай. — Ребекка и Ариэль боятся выходить на улицу, да и я тоже. Мы даже в парк выйти не можем. Повсюду висят таблички «Juden Verboten»![40] Коричневорубашечники за эту неделю уже дважды побывали здесь, требуя, чтобы я закрыла свой бутик. Впрочем, покупателей у меня теперь все равно нет, — добавила она, смахнув слезу со щеки.

Леви потянулся через стол и взял Рамону за руку.

— Но у нас есть мы с тобой, Liebling, есть наши дети, и это самое главное.

— Я боюсь, Леви. А Гиммлер и этот фон Хайссен, они не будут тебя искать?

Леви проклинал себя за то, что оставил семью без защиты.

— Если бы у меня был хоть какой-то выбор, я бы никогда не уехал, — печально заметил он. — Хотя я не думаю, что фон Хайссен признается Гиммлеру, что статуэтка была у него в руках, не говоря уже о причинах, почему она исчезла. Но ты права, нам нужно уезжать, причем как можно скорее. Я связался с Зевом Жаботинским из Еврейского агентства. Они организуют пути ухода через Турцию. Если нам удастся попасть в Соединенные Штаты или Англию, Альберт Эйнштейн или Эрвин Шредингер замолвят за меня словечко в Принстоне или Оксфорде. Там я бы продолжил свои исследования культуры майя, а ты открыла бы новый бутик, — сказал он.

— А как же наша квартира? Даже если бы мы могли ее продать, сейчас нам за нее ничего не заплатят.

— У моего брата есть немецкое гражданство. Он присмотрит за ней до лучших времен.

— Но он сочувствует нацистам, Леви!

— Да, но это даже может сыграть нам на руку. По крайней мере, квартира останется в семье, пока все это не закончится.

Всхлипывания Рамоны затихли: она сумела успокоить себя собственной внутренней силой и убежденностью, которая, в свою очередь, опиралась на непоколебимую веру. Внезапно холодный ночной воздух наполнили крики и звуки бьющегося стекла. Леви встал и подошел к окну. Чуть дальше по Юденгассе пылали факелы.

— Быстро выключи свет!

Крики и грохот разбиваемых стекол становились громче. По Юденгассе двигалась группа молодых головорезов — членов австрийской гитлеровской молодежной организации — и коричневорубашечников.

— Judenfrei! Judenfrei! — Неистовые вопли эхом отражались от домов по Юденгассе. — Без евреев! Без евреев!

Точно так же, как Навуходоносор и Тит разрушили первый и второй храмы в Иерусалиме, Гитлер и Гиммлер сейчас вознамерились уничтожить евреев в Вене. В витрины всех магазинов, отмеченных нарисованной звездой Давида, летели камни.

— Возьми детей и запри их в ванной, — прошептал Леви.

В полумраке комнаты он видел, как страшно Рамоне. Леви быстро взял драгоценную статуэтку майя, которая оставалась в Вене, завернул ее в красный бархат, поднял ковер перед камином и положил ее в длинный металлический ящик, спрятанный под половицами, где уже лежала другая фигурка. Он думал о том, чтобы положить их в большой сейф у себя в кабинете, но понимал, что именно там нацисты и будут искать их в первую очередь. Удовлетворенный тем, что статуэтки находятся в относительной безопасности, насколько это было возможно в такой ситуации, Леви вложил свои записи по числам Фибоначчи и пирамидам Тикаля в книгу своего друга Эрвина Шредингера «Наука и гуманизм». Затем он сунул книгу обратно на полку и вернулся, чтобы закрыть вход в квартиру. Они с Рамоной подвинули тяжелый шифоньер и поставили его поверх большого люка, который перекрывал лестницу, ведущую в расположенный под ними бутик Рамоны.

— А теперь иди к детям, — сказал Леви, сам же двинулся к окну.

Толпа приближалась, звон разлетающегося вдребезги стекла становился все громче. Когда группа из примерно двадцати молодчиков остановилась перед магазином Рамоны, Леви отпрянул назад.

— Juden verrecke! Смерть евреям! — завопил один из них, бросая в витрину один камень за другим.