Охота на ведьму - Астрид Фритц (2019)

– Вам стоит согласиться, Инститор, – попытался урезонить его Гремпер. – Бургомистр Гельдрих на нашей стороне. Без его поддержки ваших начинаний эта весьма сомнительная особа, Эльза Фрауэндинст, до сих пор оставалась бы на свободе. И мы никогда бы не сумели добиться того, чтобы Бадер и Миндельгейм поместили в отдельные камеры, теперь же это поможет нам разговорить их.

– Что ж, посмотрим, – проворчал Генрих. – Как бы то ни было, мой полуденный отдых испорчен. Давайте вернемся в город.

Полчаса спустя, наливая принесенное ему в комнату бургундское, Крамер все еще досадовал на то, насколько несерьезно в этом городе – впрочем, как и в других городах, – относятся к папской инквизиции. Нужно получить больше полномочий в борьбе с этой худшей из ересей. К его негодованию, даже некоторые клирики[90], причем из высших кругов, не проявляли особого рвения в этом вопросе, а официальный документ, подтверждавший его полномочия инквизитора, увы, производил на них слабое впечатление. Да, нужно что-то менять.

И после второго кубка вина Генрих понял, что ему делать. Новый папа, Иннокентий VIII, должен издать указ, который подчеркивал бы опасность ереси ведьм и наделял бы инквизицию широкими полномочиями, более того, ему самому, доктору Генрикусу Инститору, необходимо занять должность папского верховного инквизитора и проводить судебные процессы во всех важнейших немецких церковных провинциях.

Иннокентий VIII хоть и славился своим стремлением побороть ереси, но, по слухам, был человеком слабым, вялым и нерешительным. Нужно отправить ему уже готовый документ с отточенными блестящими формулировками, чтобы папе оставалось только поставить свою подпись и печать. Крамер знал, что подобное очень часто происходит в папской канцелярии – чем меньше работы с указами, тем лучше. Как только появится такая папская булла[91], направленная на борьбу с ведьмами, ни один епископ, ни один клирик не сможет бездействовать.

Он сразу же взялся за дело и от имени понтифика начал писать:

«Всеми силами души, как того требует пастырское попечение, стремимся мы, чтобы католическая вера в наше время всюду возрастала и процветала, а всякое еретическое нечестие искоренялось из среды верных…»[92]

Глава 21

Селеста, конец октября 1484 года

На рыбном рынке неподалеку от церкви Санкт-Фидес этим прохладным, но солнечным пятничным утром собралось много людей. В отличие от летних месяцев осенью вонь рыбы уже не казалась невыносимой, и многие не торопились, приходя сюда за покупками. Торговля кипела, кто-то сбивал цену, раздавались смех и болтовня. Корзины вокруг колодца и лотков еще были полны, в них виднелись серебристые воблы, зеленоватые лини, остроголовые лососи и огромные карпы.

– Речные раки! – завопил торговец мне прямо в ухо, и я вздрогнула от неожиданности. – Свежие речные раки! Всего три пфеннига за мешок!

И вдруг кто-то толкнул меня в спину, да так сильно, что я едва не упала.

– Вы что, ослепли?! – Я возмущенно повернулась.

Молодую женщину в темной бархатной накидке с меховой оторочкой и в белоснежном чепце я узнала не сразу – Хельвиг, жену Конрада, я не видела уже давно. Она надолго уезжала на лечение на воды где-то в Вогезах, надеясь одолеть постоянное недомогание. Впрочем, не могу сказать, что теперь она выглядела более здоровой.

Хельвиг мрачно смотрела на меня:

– Пойдем. Мне нужно с тобой поговорить.

– Чего это вдруг?

– Сейчас узнаешь. – Она повернулась к служанке, тащившей огромную корзину. – Подожди меня у колодца. Я ненадолго.

Мне не очень нравилась Хельвиг, хотя она и отличалась необыкновенной красотой. Эта женщина была из простой семьи вертоградаря[93], жившего под городом, но, выйдя замуж за Конрада, она начала вести себя точно дворянка – сорила деньгами, задирала нос и с презрением относилась к бедным людям.