Моя сестра - Мишель Адамс (2017)

Из прохладного вечернего воздуха мы попадаем в еще более холодный воздух прихожей. Лица моих предков на картинах уставились на меня, их строгие клювообразные носы ставят под сомнение мое право находиться здесь. Где-то в доме играет музыка. Я кажется уже слышала ее раньше. Женщина поет арию, скорбную и такую печальную. Элли напирает, тянет меня вперед, к посмертному знакомству, которое должно было случиться лет эдак двадцать девять назад.

– Элли, – говорю я в последней попытке протеста. Отталкиваю ее немного, но она больше и сильнее меня, и хватка только лишь усиливается. Ногти впиваются в мое запястье.

Она тащит меня по коридору, и мы врываемся в гостиную, нарушая все негласные правила почтения к почившей. Сама комната словно бы тоже пребывает в трауре: светло-бежевые оттенки и пастельные шторы с цветочным принтом смотрятся темными и безрадостными, будто цветы стыдятся своего веселенького вида. Солнце здесь тоже не показывается. Диванчики раздвинуты в стороны, чтобы дать пространство блестящему черному гробу с витиеватыми ручками, установленному в центре комнаты на трехногие стульчики, украшенные орнаментом из роз и ликов ангелов. Но когда Элли входит за мной в комнату, я вижу то, к чему я совсем не готова. Мой отец стоит здесь и читает заупокойную молитву перед своей женой.

– Элеанор, Айрини.

Ему тяжело стоять, он шепчет что-то в сторону гроба.

– Я не слышал, как вы вошли, – говорит он и подходит к колонкам, выключая музыку. Смотрит на меня, но я не могу поднять на него глаз.

– Это была любимая музыка твоей матери, – объясняет отец. И я вспоминаю, что у Элли в машине играла та же мелодия. Он протягивает руку к телу. Возможно, он убирает выбившуюся прядку волос со слишком уж сильно накрашенного маминого лица. Не знаю, что именно он делает, но больно видеть то, как он смотрит на ее тело. С такой любовью. Его влажные глаза полны слез, которые отец упорно сдерживает.

– Вот она, – расплывается в улыбке Элли, подталкивая меня вперед и игнорируя отца. Я смотрю на него, и на секунду наши взгляды пересекаются. Я первая отвожу взгляд.

– Посмотри на ее лицо, – подгоняет она меня. – Смотри, какой странной они ее сделали. Уверяю тебя, да поклясться готова, что они вкололи ей ботокс.

Она стоит сзади, не давая мне отойти назад. Я чувствую ее руки рядом со своим телом, она крепко держит меня, ногти впиваются в мои руки даже через ткань одежды.

– Ты что, даже и не посмотришь? – говорит она, напирая на меня весом своего тела, ее дыхание щекочет мои волосы. Она нетерпелива, как ребенок, жаждущий продемонстрировать новую игрушку. Она оборачивается на отца, щелкает языком, как будто говоря «Ох, как же с ней трудно». Такая же, как всегда, эта девчонка. Сплошные проблемы. Слава богу, мы вовремя смогли избавиться от нее. Но он ничего не говорит. Он продолжает смотреть на меня, но не пытается заговорить. Отец наблюдает за мной, потом за Элли, потом его взгляд возвращается ко мне. Снова две сестры вместе, словно бы он попал в прошлое.

Я делаю шаг, а он отходит назад, переводя взгляд на пол. Элли хватает мои руки, ее наручные часы задевают меня по кости, сильно поцарапав кожу. Я вздрагиваю от боли, но она толкает меня, заставляя коснуться края гроба. Чувствую, как он пошатнулся. Мы обе задерживаем дыхание, боясь, что он сейчас перевернется, но я привожу его в равновесие, пальцами касаясь мягкого сатина, руки Элли сдавливают мои.

– Она выглядит странно, правда? – шепчет Элли мне в ухо, разжимая руки. Краем глаза я замечаю, что она трогает пальцем лицо нашей матери. Я опускаю глаза, уверяя себя: это просто мертвое тело, просто мертвое тело, просто труп, и ничего в нем не осталось после смерти. Но я не могу не подозревать, что где-нибудь под ее летним голубым платьем может быть спрятана рана. Не находится ли доказательство вины Элли прямо здесь, передо мной?