Черные кувшинки - Мишель Бюсси (2017)

Ну вот я и доплелась до конца Водонапорной улицы. Самое трудное позади. Господи, когда мне было одиннадцать лет, я носилась по этой улице, обгоняя Нептуна. Теперь ему, бедолаге, приходится меня ждать. Я свернула на улицу Клода Моне, как всегда, запруженную туристами. Но сегодня мне даже не хотелось на них ворчать. Живерни переживет меня. Он вечен. Он останется после того, как исчезнут все призраки иных времен — Амаду Канди с его галереей и его темными делишками, Патрисия Морваль и я…

Я продолжала идти вперед. Не удержавшись от соблазна, сделала крюк в двадцать метров и прошлась перед школой. Площадь мэрии за все эти годы ничуть не изменилась — все те же белые каменные стены, все те же тенистые липы. Правда, школу в начале восьмидесятых, за три года до того, как я вышла на пенсию, перестроили. Сейчас это отвратительного вида бело-розовое здание. Цвета зефира. И это в Живерни! Какой позор! Но у меня уже не было сил сражаться против этой пошлятины. Надо сказать, что блочное здание детского сада, который они возвели напротив школы, еще хуже. А, ладно. Меня все это больше не касается. Теперь дети по утрам бегут мимо меня, не обращая никакого внимания на старуху, и мне приходится прикрикивать на Нептуна, чтобы он оставил их в покое. Только какой-нибудь пожилой художник-американец иногда спросит у меня, как пройти в то или иное место…

Я спустилась по улице Бланш-Ошеде-Моне. В моей бывшей служебной квартире над школой теперь антикварный магазин. Моя спальня в мансарде с круглым окном превращена в жалкое подобие музея, осаждаемого горожанами, помешанными на якобы подлинной деревенской старине. И ведь выкладывают денежки как миленькие! Но больше никто не смотрит из круглого окна на полную луну в перигее. Господи, сколько дней, сколько ночей я провела перед этим окном! Кажется, все это было только вчера…

Перед лавкой антиквара стоит группа туристов, переговаривающихся на японском языке. Впрочем, с тем же успехом это может быть корейский или яванский. Я их не отличаю. Я вообще перестала что-либо понимать. Я — динозавр в зоопарке. Медленным шагом я поднималась по улице Клода Моне. Лишь отель «Боди» ничуть не изменился. Поколения владельцев старательно поддерживают фасад, террасу и интерьеры в стиле бель-эпок. Теодор Робинсон может хоть завтра приезжать в Живерни — он сразу узнает свой любимый отель. Время остановилось в нем век назад.

Дом 71 по улице Клода Моне.

Дом Жерома и Патрисии Морваль.

Я быстро прошла мимо. Четыре дня назад я навестила Патрисию Морваль. Мне надо было с ней поговорить. Мы с ней — последние осколки былого Живерни. Я никогда особенно не любила Патрисию, и вы теперь знаете почему. Для меня она как была, так и осталась плаксой и ябедой Мэри.

Согласна, звучит нелепо. На ее долю выпало немало страданий. Не меньше, чем на мою. После долгих ухаживаний она уступила настойчивости толстяка Камиля и вышла за него замуж. Но дальше по жестокой логике сообщающихся сосудов начались странности. Чем успешнее толстяк Камиль превращался в Жерома Морваля — блестящего студента медицинского факультета — и чем активнее бегал за юбками, тем сильнее привязывалась к нему Патрисия. Жизнь в доме номер 71 по улице Клода Моне замерла в 1963 году. До того это был самый красивый в деревне дом. После он начал постепенно разваливаться. Мэрия с нетерпением ждет, когда вдова Морваля отправится на тот свет, чтобы снести эту руину.

Я считала, что должна все рассказать Патрисии. Назвать ей имя человека, убившего ее мужа. Я видела в этом свой долг. Но ябеда Патрисия сумела меня удивить. Я была уверена, что на следующее же утро ко мне на мельницу нагрянет полиция. В 1963 году она без малейших колебаний отправила по почте в Вернонский комиссариат анонимное письмо с фотографиями предполагаемых любовниц Жерома Морваля. В их числе была и моя фотография.