Черные кувшинки - Мишель Бюсси (2017)

Как ни странно, на сей раз она не сделала ничего подобного. Наверное, со временем люди все-таки меняются. Я узнала, что она почти не выходит из дома. Один из племянников научил ее пользоваться Интернетом. Это ее-то, впервые увидевшую компьютер в семьдесят лет! Но тот факт, что она меня не выдала, вовсе не означает, что я горю желанием в последний раз посидеть с ней за чашкой чаю, обсуждая нашу общую ненависть к чудовищу, поломавшему наши жизни. В последний раз — перед тем как шагнуть из окна в пустоту.

Я ускорила шаг. Ну, пожалуй, ускорила — это слишком громко сказано. Но все же я пошла чуть быстрее. Нептун трусил в тридцати метрах впереди. Улица Клода Моне плавно поднимается в горку, словно устремляется в небо. «Stairway to heaven»,[13] как пели под гитару два поколения тому назад…

Наконец я добралась до церкви. С высоты пятнадцати метров на меня смотрел гигантский портрет Клода Моне. В церкви Святой Радегунды идет ремонт. На сетке, закрывающей строительные леса, напечатана черно-белая фотография мастера с палитрой в руке. Нет, до кладбища мне не дойти… Хотя там похоронены все, кого я знала в этой жизни. Все, кто сыграл в ней ту или иную роль. Удивительная особенность: почти на каждых похоронах шел дождь. Как будто солнце Живерни отказывалось освещать эту грустную церемонию. Дождь лил в тот день, в 1937 году, когда хоронили моего Поля. Моего Альбера Розальбу. Я была в отчаянии. Дождь лил и в 1963 году, когда хоронили Жерома Морваля. Тогда собралась вся деревня. Приехал епископ из Эврё. Пел хор. Было много журналистов. Даже Лоренс присутствовал на похоронах. Несколько сотен скорбящих! Странные штуки выкидывает судьба. Неделю назад я хоронила Жака в полном одиночестве.

Кладбище населено моими воспоминаниями. Моими дождливыми воспоминаниями.

— Идем, Нептун!

Ну вот, я и вышла на финишную прямую. Спустилась по Десятинной улице, которая выходит на шоссе Руа как раз напротив мельницы. Чтобы перейти на другую сторону, пришлось долго ждать — машины, покидающие Живерни, текли почти непрерывным потоком. Нептун послушно сидел рядом со мной. Наконец одна красная машина с откидывающимся верхом, левым рулем и какими-то очень сложными номерными знаками притормозила, пропуская меня перед собой.

Я поднялась на мост и невольно остановилась над ручьем, в последний раз вглядываясь в черепицу и розовые кирпичи портомойни, выкрашенные зеленой краской металлические опоры моста и окружающие мельничный двор стены, из-за которых виднелись вершина донжона и крона вишневого дерева. Портомойню еще несколько недель назад кто-то разрисовал черно-белыми граффити в виде скалящихся лиц. С тех пор смыть рисунки никто и не подумал. Всем плевать? С другой стороны, где еще неизвестным художникам самовыражаться, как не в Живерни? Вы так не считаете?

Под мостом нешироким светлым потоком струился ручей, равнодушный к суете людишек на своих берегах. Его русло когда-то вручную прорыли монахи; затем вдохновенный художник развернул его в другую сторону, чтобы создать у себя на участке пруд и на протяжении тридцати лет писать плавающие на его поверхности кувшинки; еще позже сюда явился безумец и убил всех мужчин, которые осмелились приблизиться ко мне, — всех, кого я могла бы полюбить.

Но кого все это сегодня интересует? Кому мне жаловаться? Разве существует бюро потерянных жизней?

Я прошла на несколько метров вперед и окинула взглядом луг, скорее всего, в последний раз. На парковке почти не осталось машин.