Черные кувшинки - Мишель Бюсси (2017)

— Я хотел бы подыскать дом, Стефани. Сколько можно жить в этом стенном шкафу над школой? Дом, о котором ты всегда мечтала. В конце концов это моя профессия. Я уверен, что в один прекрасный день я смогу его тебе преподнести. Если ты немножко потерпишь…

Спина чуть шевельнулась. На ночной столик опустилась рука, положившая книгу.

«Орельен».

Луи Арагона.

Рука нажала на выключатель прикроватной лампы.

— Чтобы ты меня не бросила… — раздался в темноте голос Жака Дюпена.

21:37…

21:41…

— Ты не бросишь меня, Стефани? Ты не позволишь этому легавому нас разлучить? Ты же знаешь, что я не имею ничего общего с убийством Морваля.

— Знаю, Жак. Мы оба это знаем.

У спины ровный и холодный голос.

21:44.

— Я обязательно это сделаю, Стефани. Я найду тебе дом. Нам.

Шорох простыней.

Спина спряталась. Зато открылась обнаженная грудь.

— Сделай мне ребенка, Жак. Прямо сейчас.

35

Джеймс лежал на спине и ловил последние лучи заходящего солнца. Еще минут пятнадцать — и оно окончательно скроется за холмами. Значит, будет десять с минутами. Часов у Джеймса не было, он жил, повинуясь солнечному ритму — как Моне, — вставал с рассветом и ложился с закатом. В это время года он с каждым днем ложился чуть позже. Солнце еще не село и на прощание играло в прятки с тополями.

«Какое приятное тепло…» Джеймс смежил веки. Он сознавал, что в последнее время пишет все меньше, а спит все больше. Наверное, жители деревни думают, что он становится все меньше похож на художника и все больше — на клошара.

Ну разве не прелесть — стать местным нищим? В каждой порядочной деревне должен быть свой кюре, свой мэр, своя учительница, свой почтальон… И свой бомж! Ну что ж, значит, он станет клошаром Живерни. Говорят, во времена Клода Моне в деревне тоже был свой клошар. Все звали его Маркизом — потому что он носил фетровую шляпу, которую приподнимал, приветствуя прохожих. Но в основном он был знаменит тем, что подбирал под забором у Моне окурки и набивал ими карманы.

Что ж, сделаться в Живерни очередным Маркизом — не такая уж плохая идея! Хотя — и Джеймс хорошо это понимал — до достижения цели ему было далеко. Пока что никто в деревне, кроме маленькой Фанетты, не интересовался старым чудаком, что спал в поле под своими мольбертами.

Кроме Фанетты.

Но ему и Фанетты хватало.

И это были не пустые слова. У Фанетты настоящий дар. Насколько же она талантливее его! Как будто Господь Бог специально повелел ей родиться в Живерни, а потом сделал так, что они познакомились.

Сегодня она назвала его «папашей Троньоном». Тем самым, с картины Робинсона. Джеймсу подумалось, что он мог бы умереть вот так, с наслаждением вспоминая произнесенные Фанеттой слова.

Папаша Троньон…

Всего два слова, но в них — вся его жизнь. От шедевра Теодора Робинсона до нахальства гениальной соплячки.

Ну надо же.

Он — папаша Троньон.

Кто бы мог подумать?

Солнце скрылось.

А ведь десяти еще нет… Почему-то резко стемнело. Или солнце, которому надоели прятки, решило сыграть в жмурки? Встало за тополем и считает до двадцати, давая луне возможность отбежать подальше?..

Джеймс открыл глаза. Его охватил ужас.

Над его лицом навис камень. Огромный булыжник на расстоянии не больше полуметра.

Что за сюр?

Он слишком поздно сообразил, что это не сон. Булыжник со всего размаху врезался ему в лицо. Висок взорвался страшной болью.

Он быстро перевернулся на живот и пополз через поле. До ручья совсем недалеко, а там — человеческое жилье, там мельница. Он позовет на помощь.

Но из его горла не вырвалось ни звука. Джеймс чувствовал, что теряет сознание. В ушах звенело, голова превратилась в огромный, готовый лопнуть шар.

Джеймс прополз еще немного. Он чувствовал, что нападавший где-то здесь, совсем рядом, намеренный его прикончить.