Солнце в руке - Буало-Нарсежак (1999)

Нерешительный, уставший, возвращается Мареско на улицу Шатоден, через Нувель-Галери. Пронзительный голос обрушивается из громкоговорителя: «„Лавне“ — универсальное чистящее средство!» Это так. В «Лавне» мгновенно растворяется его отчаяние. Пьер расправляет плечи. Ему надо на центральную линию, где в это время народу поменьше. А пошла она к черту, эта Рошель! Надо ему встревать! Пусть все идет своим чередом. Мудрость в том, чтобы не вмешиваться. Раствориться в Нувель-Галери, вдыхать, принюхиваться, щупать — лишь бы не думать об Иоланде, Жорже, тюрьме. Перчатки. Он заметил перчатки. Да нет, он имеет все, что надо. Просто — беглый взгляд, на ходу. Отдать должное отличному качеству перчаток. Натуральная кожа. Специально для автомобилистов. Люкс. Он останавливается. Подходит продавец. Они, очевидно, уже все проинструктированы не терять бдительности. Трогает перчатки, не может не потрогать. Кожа тонкая, гладкая, живая. Даже сказал бы — ласковая. Наверное, вещам тоже нравится, когда их хотят, когда их любят. Мареско забывает обо всем. Ему приятен обмен короткими прикосновениями, вот так, кончиками пальцев. Возвращает перчатку на место. Придет время и… Во всяком случае, не сейчас. Ему достаточно было почувствовать, как вся его сущность пробудилась, встряхнулась, заволновалась. Именно то, что ему и нужно было. А ведь начало всему положил похищенный им нож. Разве можно сравнить те ощущения, которые он испытывал, когда хватал все, что попадало под руку, с тем непостижимым наслаждением, когда он сам выбирает вещь, понравившуюся ему. Эти перчатки… нет, в другой раз! У него и так полно забот. Завтра, может быть… придет. Сердце готово выпрыгнуть из груди… Издалека поприветствует: «А вот и я!» Как прекрасно это зарождающееся желание. Делает шаг, второй назад. Удаляется. Пришел он сюда подавленный, а уходит уверенный в своих силах и помолодевший. Как бы вновь обрел себя. Иоланда — его, как и перчатки. А теперь — домой! Мать поджидает его у двери, прислушивается к лифту. Как та собачонка, не находит себе места, томится, оставшись одна. С порога град вопросов обрушивается на Мареско:

— Верно, голоден? Я специально приготовила рагу под белым соусом. Эта девица Рошель вконец тебя измотала? Что? Другой подозреваемый? Не верь ей. Уверена, что именно она.

— Ну, хорошо, хорошо! — говорит Мареско, сдаваясь. — Все тебе расскажу. Сейчас мне надо отдохнуть. Если меня спросят, я — на совещании.

Проходит в кабинет, просматривает почту, делает пометки. Нужно как можно быстрее освободить ее из-под стражи. Ее освободят, а дальше? У нее нет семьи. Нужно следить за ней и помешать сделать очередную глупость. На панель она, конечно, не пойдет… да кто знает? Ему очевидно одно — не терять ее из виду. Проследить, чтобы не болтала направо-налево. Спрятать от журналистов. Представляете: «Иоланда Рошель рассказывает о своем преступлении!», «Убийца на свободе», «Она утверждает: „Это я!“» Думай, думай, Мареско! Ему казалось, что дело Рошель не вызовет никакого скандала: последят за ней дня два-три и забудут. А оно приняло совсем другой оборот! И надо же было появиться этому бродяге! А если Иоланда все расскажет — из искры возгорится такое пламя! И пресса и все прочие им заинтересуются: кто же он — Мареско? Почему обвиняемая выбрала его, доселе неизвестного адвоката? Докопаются до его старых школьных товарищей, до всей его подноготной. Его фотографии начнут мелькать в журналах. Его будут узнавать на улице. Он не сможет больше «охотиться» в Нувель-Галери. Завтра — слава, а послезавтра — бесчестие, если ему не повезет и камера заснимет его в момент…

Уф, Мареско приходит в себя. В общем, если не удастся отговорить Иоланду — ему крышка. Чем же ее подкупить? Сыграть в открытую? А ведь она спросит его:

— Если вы хотите, чтобы я молчала, значит, вы тоже что-то скрываете?