Солнце в руке - Буало-Нарсежак (1999)

В конце концов я совсем запуталась. Я возвращалась назад, проверяя свои предположения. Алиби одного. Алиби другого. А тело мамы было все еще здесь, и запах крови мешался с запахом цветов. Я наклонилась, чтобы рассмотреть рану. Вероятнее всего, судя по виду, это была пуля. Стефан, в бешенстве после разговора с моей матерью, должно быть, вернулся к себе домой — он занимал небольшую меблированную квартирку недалеко от Сен-Сюльписа, — схватил револьвер и вернулся, чтобы застрелить бедную женщину. Скорее всего все произошло именно так. Машинально я подняла цветы и выбросила их в мусорное ведро. А что теперь? Вытирать свои отпечатки? Но ведь они здесь повсюду. Да и Стефановы тоже, он же часто приходил к маме поговорить о работе. Я все еще колебалась. Мне все казалось, что я забыла что-то очень важное. Я быстро оглядела комнату. Все оставалось нетронутым. Ссора была короткой, но действовал он наверняка. Преступление было совершено чуть позже моего отъезда в Руасси. А что потом?

Но к чему углубляться в бесполезные размышления, раз уж я все равно заявлю, что в начале второй половины дня мама еще была жива. Я все еще никак не могла войти в избранную для себя роль. Ну? Раз уж я так решила, значит, нужно возвращаться домой, не задерживаясь здесь долее.

Я в последний раз остановилась возле матери. Один глаз ее был полуоткрыт. Я заставила себя оставить все как есть. Здесь следует еще кое-что добавить. Это было не от бесчувствия, не от отвращения прикоснуться к трупу. Нет! Как только я обнаружила тело матери, я сразу же подумала, что ей повезло. Повезло в том, что она перешагнула через тот запретный порог, тот самый, переступить который мне запретил Голос. По какому праву я должна была лишить ее счастья, которое сама почувствовала лишь мельком? На моем месте любая другая женщина без промедления позвала бы на помощь. Быть может, мама была еще жива, когда я трогала ее руку. Быть может, я поступила не так, как следовало. Если бы меня судили, то обвинили бы в том, что я не оказала помощь человеку в опасности. Подобные упреки глупы. Я любила ее, как только дочь способна любить свою мать. Именно поэтому я даже не подумала проверить, бьется ли ее сердце или нет. Я точно знала, что смерти не существует. И по собственному опыту знала, какую боль причиняют тем, кого насильно возвращают на этот берег.

Мама была в другом месте, и, может быть, именно она мысленно слала мне совет молчать. Вот это я и хотела сказать в свою защиту. Я торжественно заявляю, что невиновна. И была невиновна в последующем, что бы я ни делала.

Итак, я оставила все как есть. Именно в этот момент началась моя история. Мои часы показывали шесть десять. В шесть моя мать была еще жива. В случае необходимости я готова буду в этом поклясться. Я выдохлась. Поймав такси, я привела себя в порядок, тщательно подкрасившись, чтобы скрыть свою бледность. И момент, которого я так опасалась, настал. Я вошла в кабинет Бернара. Он склонился над альбомом, поглощенный своим делом, но, как только услышал меня, сразу поднял голову и улыбнулся.

— Ну, — сказал он, — я вижу, ты совершила длительную прогулку. Знаешь, который час? Я уже собирался звонить твоей матери.

Итак, приговор был подписан, и пути назад не было.

— Ну, ты же ее знаешь, — сказала я. — Когда она начинает болтать, остановить ее невозможно.

— Она все еще конфликтует со Стефаном?

— Более чем всегда.

Каждое слово разрывало мне горло. Я села в кресло. Кот, свернувшись клубочком на столе, медленно поднялся и спрыгнул на ковер. Я протянула к нему руку, как бы предлагая угощение, и он подошел, колеблясь и сомневаясь, понюхал, настороженно подняв хвост и вздыбив шерсть на спине. Потом отвернулся и запрыгнул на другое кресло. Бернар наблюдал за мной.

— У тебя усталый вид.

— Да нет же, — возразила я, — вовсе нет. Немного взволнована. Видела аварию — сбили несчастного велосипедиста. Ну а ты? Были клиенты?