Из царства мёртвых - Буало-Нарсежак (1995)

Странное путешествие! Нет больше ни земли, ни дороги, ни домов — одни бегущие огни, блуждающие созвездия, вращающиеся в холодной серой бесконечности. Лишь привычный шелест колес дает Равинелю знать о крае дороги, об улицах, рельсах или бульварах, где уже скользишь, как по воску. Приходится наклоняться, присматриваться к бесплотным серым фасадам, чтобы угадать раскрытое устье фиорда, жерло проспекта. Равинель испытывает тяжесть, оцепенение, боль. Он наугад ставит машину у перекрестка Сен-Жермен.

Вот она — улица Сен-Бенуа! К счастью, короткая. Равинель шагает по тротуару и тут же натыкается на маленькую гостиницу. На доске висит всего ключей двадцать.

— Скажите, пожалуйста, не останавливалась ли здесь госпожа Равинель?

Его смеривают взглядом. Он не брит, одежда в беспорядке. Его вид, должно быть, не внушает доверия. Картотеку все же просматривают.

— Нет, такого имени что-то не видно. Должно быть, вы ошиблись.

— Благодарю.

Вторая гостиница. По виду очень скромная. В приемной никого. Он входит в комнатку с кассой. Несколько плетеных кресел, цветочные горшки, потрепанные справочники на низком столике.

— Есть тут кто-нибудь? — спрашивает Равинель хриплым, чужим голосом.

И тут же думает: ну зачем пришел он в эту гостиницу, где нет ни души? Любой может залезть в кассу или проскользнуть на лестницу, ведущую в номера.

— Есть тут кто-нибудь?

Зашлепали стоптанные башмаки. Из дальней комнаты за кухней выползает на свет старик со слезящимися глазами. В ногах у него вертится черный кот, выгибая хвост трубой.

— Скажите, пожалуйста, госпожа Равинель здесь не останавливалась?

Приложив ладонь к уху, старик наклоняется вперед.

— Госпожа Равинель!

— Да-да… Я слышу, слышу.

Он ковыляет к конторке. Кот прыгает на кассу и, жмурясь, наблюдает за Равинелем. Старик открывает регистрационную книгу, насаживает на нос очки с металлическими дужками.

— Равинель… Вот. Да, она тут.

Глаза у кота превращаются в узкие щелочки. Потом, дернувшись, он опускает хвост и подвертывает его под белые лапки. Равинель расстегивает плащ, пиджак, оттягивает пальцем воротничок.

— Я говорю: госпожа Равинель.

— Да-да. Я, слава богу, не глухой. Госпожа Равинель. Вот именно.

— Она тут?

Старик снимает очки. Его слезящиеся глаза останавливаются на доске с ячейками, куда обычно вешают ключи и кладут письма постояльцев.

— Она вышла. Ключ на месте.

Не перепутал ли он ячейки?

— А давно она вышла?

Старик пожимает плечами.

— Думаете, у меня есть время караулить, когда приходят и уходят постояльцы? Это их личное дело.

— Вы видели ее… госпожу Равинель?

Старик машинально гладит по голове кота и, видимо, силится припомнить. Вокруг глаз собираются морщинки.

— Погодите! Она блондинка… еще молодая… пальто с мехом? Верно?

— Она с вами говорила?

— Нет. Не со мной. Ее записала жена.

— Но… вы слышали, как она разговаривала?

Старик сморкается, вытирает глаза.

— Вы из полиции?

— Нет-нет, — бормочет Равинель. — Это моя приятельница… Я ищу ее уже несколько дней. Она с вещами?

— Нет, — последовал сухой ответ.

Равинель отваживается на последний вопрос:

— Вы не скажете, когда она вернется?

Старик захлопывает свою книгу, вкладывает очки в зеленый футляр.

— Она-то… Почем мне знать? Думаешь, ее нет, а она у себя. Думаешь, она у себя, а она ушла… Ничего не могу сказать вам определенного.

И он уходит, сутулый, прихрамывающий, а кот бредет следом, потираясь спиной о стену.

— Подождите! — кричит Равинель и достает из бумажника визитную карточку. — Оставлю на всякий случай.

— Как вам угодно.

Старик кладет ее наискосок в ячейку. Номер девятнадцатый.

Равинель уходит и тут же заворачивает в соседнее кафе. Во рту у него пересохло. Он садится в уголке.

— Коньяку!