Не отпускай - Харлан Кобен (2019)

– Мы не знаем, где Хэнк, поэтому мы здесь, – говорит Оги.

Выражение облегчения смягчает черты Страуда. Его сын не мертв. Том Страуд не замечает меня, он идет к Оги. Он распахивает руки и обнимает старого друга. Оги секунду медлит, чуть ли не отшатывается от боли, но тут же расслабляется и обнимает Страуда в ответ.

– Рад тебя видеть, Оги! – восклицает Том Страуд.

– Взаимно, Том.

Они отпускают друг друга, Оги спрашивает:

– Ты не знаешь, где Хэнк?

Том качает головой:

– Почему бы вам не войти в дом?

Том Страуд заваривает нам кофе по-французски, в кофейнике.

– Дорис любила пользоваться кофеваркой, но, мне кажется, кофе в ней получается безвкусный.

Он протягивает чашку мне, потом Оги. Я делаю глоток. Кофе, кстати, отличный, а может, это снова проснулся мой франкофилизм. Мы с Оги сидим на табуретках в маленькой кухне. Том Страуд стоит. Он выглядывает в окно, выходящее на точно такой же дом, как тот, в котором находимся мы.

– Мы с Дорис развелись, когда Хэнку было десять. Мы с ней, Дорис и я, стали встречаться, когда нам было по пятнадцать. Слишком молодыми были. Поженились еще в колледже. Мне пришлось работать у отца. Он изготавливал палетные гвозди и скобы. Я принадлежал к третьему поколению владельцев фабрики. Она находилась в Ньюарке, когда я был ребенком, потом начались волнения. Затем мы открыли производство за океаном. Моя работа была самой скучной в мире. Так я, по крайней мере, думал в то время.

Я смотрю на Оги. Ожидаю, что он закатит глаза, но Оги, похоже, притворяется внимательным – чтобы Том Страуд продолжал говорить. А может, искренне тронут историей старого друга.

– Как бы то ни было, мне перевалило за тридцать, я ненавидел свою работу, финансовые дела обстояли плохо, я начал преждевременно стареть, чувствовал себя несчастным, и… все это моя вина. Я имею в виду развод. Ты доходишь до края, потом делаешь еще шаг и летишь вверх тормашками. Мы с Дорис лаялись. Мы начали ненавидеть друг друга. Хэнк, «неблагодарный сын», тоже стал меня ненавидеть. Ну, ты знаешь, пошли они все к черту! Я уехал. Уехал далеко. Открыл магазин по продаже рыболовных снастей с тиром позади. Несколько раз собирался вернуться, но, когда приезжал проведать Хэнка, тот становился мрачен. В общем, сплошной геморрой. Ну так чего утруждаться? Я женился еще раз, но брак был недолгим. Она ушла, детей у нас с ней не было, так что никаких проблем, да никто из нас и не думал, что наш брак навсегда… – Страуд смолкает.

– Том?

– Да, Оги.

– Почему ты вернулся?

– Ну вот, я в Шайенне. Живу своей жизнью, занят своими делами. Потом звонит Дорис и сообщает, что у нее рак.

Теперь в его глазах слезы. Я смотрю на Оги. Он тоже готов заплакать.

– Ближайшим рейсом лечу сюда. Мы с Дорис не ругаемся, когда я возвращаюсь. Мы не говорим о прошлом. Мы не укоряем друг друга в том, что случилось, она даже не спрашивает, почему я вернулся. Просто я возвращаюсь. Я понимаю, что это уже не имеет смысла.

– Это имеет смысл, – говорит Оги.

– Столько пущено коту под хвост, – качает головой Том. – Целая жизнь.

Несколько секунд мы все молчим. Я хочу продолжать, но это игра Оги.

– У нас было шесть «здоровых» месяцев, а потом шесть «не очень здоровых». Я не называю их «плохими» или «хорошими» месяцами. Они все хорошие, если ты делаешь то, что должен. Ты меня понимаешь?

– Да, – отвечает Оги. – Я тебя понимаю.

– Я позаботился, чтобы Хэнк был здесь, когда Дорис умирала. Мы оба были с ней.

Оги ерзает на табурете. Я неподвижен. Наконец Том Страуд отворачивается от окна.

– Мне следовало тебе позвонить, Оги.

Оги отмахивается.

– Я хотел. Правда. Собирался позвонить, но…

– Нет нужды объяснять, Том. – Оги откашливается. – Хэнк к тебе когда-нибудь заходит?