У Тимура же было все в порядке и с продуманностью и со всем остальным. Это, кстати, тоже почему-то меня напрягало. Хотя с чего? Казалось бы, радуйся, что смышленый малый достался, а не овощ бестолковый. Так ведь нет, все мне не так, и не эдак. Как бабка старая стала.

После ужина Тим опять ушел в гараж, оставив меня в гордом одиночестве. Не то чтобы я переживала по этому поводу, но когда большая стрелка на часах перевалила за одиннадцать, а за окном опустилась темень, стало как-то не по себе. Что он там, в темноте ковыряется? Может, уже свалился и шею сломал? Или нашел способ сбежать?

От этих мыслей на душе стало тревожно, и я поспешила на улицу, чтобы убедиться, что Тим на месте и при этом жив-здоров.

Выбралась через черный выход и поковыляла по тускло освещенной уличной лампой дорожке. Темные густые тени деревьев подступали со всех сторон, заставляя ежится от каких-то непонятных страхов и опасений. Что если он нашел способ обойти браслеты, зонды и все остальное? И сейчас придушит меня в этой темноте, закопает под кустами и все, никто никогда не найдет останки бедной Чу.

Бред. Глупости. Не может этого быть. Так я себя успокаивала, продвигаясь вперед. Дошла до гаража, который в темноте выглядел, как черная нелепая огромная голова с распахнутым ртом, которым она собиралась меня съесть.

– Тим? – позвала я хриплым голосом, напряженно всматриваясь в темноту и прислушиваясь.

Минуту стояла тишина, а потом я услышала какую-то возню и свет фонарика внутри гаража.

Тимур вышел ко мне, вытирая руки о какую-то замызганную тряпку.

– Что ты тут делаешь? – спрашиваю, подозрительно вглядываясь в его лохматую физиономию.

– Работаю, – просто ответил он, пожимая плечами.

– В такой темноте?

– Я фонарик нашел, – он демонстративно поднял его повыше, – мне хватает.

– Уже двенадцатый час, – не сдавалась я в своих попытках найти какой-то подвох, – почему ты не идешь спать?

Тимур постоял немного, задумчиво глядя себе под ноги, а потом спокойно произнес:

– Вы мне не разрешали.

– Хочешь сказать, что если бы я сейчас к тебе не вышла, то ты так бы всю ночь и ковырялся? – сердито сложила руки на груди.

– Да.

Вот так просто. Да. И все. Как же мне это все надоело! Я устала, и скоро, наверное, сойду с ума от этого всего! Как можно жить и контролировать, регламентировать каждый шаг другого человека? Лично мне это точно не под силу.

– Идем, – проворчала и направилась к дому, Тим послушно последовал за мной, – значит так, слушай меня внимательно. Устанавливаю тебе нормированный рабочий день. В семь часов, вне зависимости от стадии, на которой находится работа, ты ее прекращаешь. Ясно?

– Ясно, – раздалось из-за спины, – и что я должен буду делать после этого времени?

– Да что хочешь, делай! Сиди у себя в комнате, читай, ешь. Мне все равно, – вспылила я, – но чтоб больше никаких ночных ковыряний в гараже. Шею сломаешь и тю-тю. Если еще раз будет похожая ситуация, в которой я не дам тебе четких указаний, то будь добр, подходи ко мне и уточняй, что, как и зачем, я за всем уследить не могу. Ты все понял?

– Понял.

– Вот и молодец, – сердито припечатала я, заходя внутрь дома.

Дождалась, пока он скрылся в своей комнате, и поковыляла к себе, держась за бок. Нет, вся эта ситуация точно меня доконает, и я помру раньше времени, так и не избавившись от проклятого корсета! Его же, как ребенка, надо чуть ли не за руку водить! Чуть что и все, он в глубокой обороне, а оправдание только одно "вы мне не разрешали". Это что же надо было с человеком делать, чтобы он вот так совершенно не имел своего мнения?

В голове зазвучал внутренний голос, подозрительно похожий на насмешливый баритон Лазарева: "Чу, очнись, он раб. И ведет себя соответственно, а ты пытаешься его измерять рамками свободного человека!".

Все верно, все так. Только вот почему от этого так тошно?