Я отпустил тонкие запястья и коснулся языком сосредоточения желания Эм. Твердая, набухшая горошина, и гул, низкий, как от басов, в моей голове, и стоны Эмили все громче.

На вкус Эм тоже как лето. Яркая, пьянящая, сводящая с ума.

Она ерзала и жалобно стонала, подавалась бедрами мне навстречу, так безумно и яростно… Голова Эм была откинута назад, соблазнительный, порочный рот приоткрыт, глаза наверняка крепко зажмурены.

Она металась, а я продолжал ее терзать, продолжал дразнить, входя пальцами, выписывая круги языком.

Очень влажная, очень горячая, очень отзывчивая.

— Марк, — всхлип. Тягучий, почти умоляющий, захлебнувшийся в новом стоне. — Марк.

Но я не собирался ее отпускать. Еще не время.

И я втянул клитор в рот, сжал его, надавил языком, продолжая двигать пальцами, только медленнее.

Эмили забилась. Дрожала и дергалась, всхлипывая, почти крича.

Она очень громкая, оказывается, моя зануда.

Я оторвался от Эм, только когда почувствовала, что стенки ее лона начали сокращаться, отстранился, слизал с пальцев сок и тут же вошел.

Зверь внутри рвался, рычал, просился на волю, раздирая меня в клочья, выламывая кости и мышцы. Плавились нервы, горели огнем легкие, скребло в горле, и гул в голове все нарастал и нарастал. Дрожали руки, когти то появлялись, то исчезали, я ощутил, как лопнула на шее сзади кожа. Рычание рвалось из груди. Низкое и утробное, почти волчье.

Хрен тебе.

Я закрыл глаза, нависая над Эмили, не двигаясь, даже не дыша, ощущая только капли пота на спине, только плотно обхватившую меня Эм, ее вкус на губах.

Человек сильнее зверя.

А потом Эм сама подалась вперед, притянула меня к себе, впиваясь в губы, провела когтями вдоль шеи, до крови, до боли.

И я сорвался.

Открыл глаза, втиснул Бартон в кровать и задвигался в ней, всматриваясь в лицо, в зажмуренные глаза, в испарину на лбу и искривившийся в немом крике рот.

— Смотри на меня.

Эм распахнула глаза.

И все вообще могло катиться в ад.

— Марк, — вскрикнула она, когда движения стали еще быстрее. Влажные, громкие шлепки, прерывистое, громкое дыхание вперемешку со стонами, глухие удары сердца. Извивающаяся, всхлипывающая Эмили, и запах ее желания, тела, крови из прокушенной губы. И моей крови, из царапин на шее и плечах. Снова начавшие сжиматься стенки…

Еще немного, давай же, Эм.

…и волк, воющий, скребущийся, выворачивающий меня.

Еще несколько толчков, меньше десяти секунд, и Эм выгибается, кричит, дергается, раздирая мою спину в клочья.

А я впиваюсь клыками в собственную руку и продолжаю двигаться.

Секунда, две, три.

И меня разрывает следом, простреливает в позвоночнике, выдергивает из тела, убивает. Я почти сдох. Но, мать твою, эта смерть была прекрасной.

Я падаю сверху Эмили, тут же перекатываюсь, прижимаю к себе зануду. Она влажная от пота, волосы на голове спутаны, губы искусаны, и кровь течет из правого уголка. Всего несколько капель. Темных, блестящих, зовущих и искушающих. И я не могу удержаться, слизываю их, растирая на языке, а потом целую так и не открывшую глаза Бартон. Целую долго, медленно, переплетая наши языки, ласкаю губы. С упоением. Растягиваю удовольствие, смакую. Рвется в груди что-то. Дергает. Простреливает.

Останавливаюсь, только когда совсем перестает хватать дыхания, отрываюсь на миг и снова целую, потому что просто не могу не целовать, не могу перестать чувствовать ее рядом, в моих руках, в моем доме.

Я вожу пальцами по узкой влажной спине какое-то время, ничего не говорю. Зануда тоже молчит, и в голове невозможно пусто, а в ушах все еще ее крики и стоны, запах секса, пота и Эм забивает нос, горло, заполняет легкие.

Невозможно, нереально.

И я дышу ей, живу ей, захлебываюсь в ней. Сумасшествие…

Только обманутый зверь бесится и продолжает выть внутри. Скребется, скулит, рычит, все еще пытается прорваться.