Порочные - Мира Вольная (2020)

На столе разбросаны какие-то бумаги, записи, открыт ноутбук, щелкают и мигают приборы, назначение которых мне неизвестно, на другом столе остатки пиццы и два стакана кофе. Два гребаных стакана. Почему-то это бесит больше всего. Даже больше того, чему я стал свидетелем несколько секунд назад.

— Реми, оставь нас, пожалуйста, — просит Эмили.

Тупой придурок с места не двигается, смотрит на меня своими прозрачными глазами и поворачивается так, чтобы загородить Бартон собой.

Где-то мы это уже проходили. Немного по-другому и все же…

— Я не оставлю тебя с ним, Эм, он…

Я оказываюсь возле придурка в следующий миг, хватаю за воротник халата и отрываю от пола, притягивая к себе.

— Я очень-очень стараюсь держать себя в руках, мажорчик. И, поверь, с каждой секундой делать это все труднее.

Должен отдать говнюку должное: он почти не боится, храбрится, смотрит чуть ли не с вызовом, сжимает мои запястья. Ключевое слово «почти».

— Марк, — просит Эм, — Реми, — обращается к ублюдку, когда я не реагирую.

— Дай мне повод, умоляю, — притягиваю я засранца еще ближе, так близко, что вижу его зверя на дне блеклых глаз. Зверя, который готов на меня наброситься. И только сейчас понимаю, что и запах уродца тоже изменился. Осознать до конца не успеваю, потому что Эмили снова просит, твердо и жестко:

— Реми, дай нам поговорить. Маркус ничего мне не сделает.

Придурок колеблется еще несколько секунд и все-таки разжимает пальцы, отпускает мои запястья и обмякает в захвате. У меня уходит чуть больше времени на то, чтобы его отпустить. Ладно, значительно больше времени, но я все же заставляю себя и зверя отступить. И тем не менее не свожу с недообортня в белом халате взгляда все то время, что требуется ему, чтобы обойти меня, добраться до двери и закрыть ее за собой. Я глухо и низко рычу ему вслед.

— Маркус, — Эм выдыхает мое имя как-то безнадежно и обреченно, заставляет повернуться, броситься к ней, и так же, как и лаборантика до этого, останавливает меня, упираясь в плечи. — Сядь, пожалуйста, и успокойся.

Она другая. У нее другой запах, она смотрит по-другому, и даже кажется, что выглядит по-другому. Что-то исчезло из зеленых глаз, что-то пропало…

Я не хочу задумываться, просто не позволяю себе, не даю зверю внутри право голоса, потому что… Предположение, которое еще даже толком не оформилось, слишком… Просто слишком для этого дня. Для меня. Как бетонная плита.

Тонкие руки все еще упираются мне в плечи, все еще давят, и я чувствую что-то мокрое и липкое, горячее.

— Марк, сядь. Ты… У тебя кровь, — голос у Эмили все еще как у строгой училки. Она хмурится, но давить не перестает.

И я покорно отступаю от нее, сажусь на стул, всматриваясь в лицо, губы, закаменевшую фигуру.

— Кофе будешь? Позволишь мне тебя осмотреть?

— Кофе не буду, — бросаю отрывисто. — А это… Наверное, просто швы разошлись.

— Тебя пришлось зашивать? — шепчет Бартон, и глаза становятся огромными. — Маркус, мать твою, Джефферсон, какого хрена ты сюда в таком случае приперся? — она снова скрещивает на груди руки, так знакомо и упрямо вздергивает подбородок. — А ну, снимай чертову рубашку.

— Эмили…

— Снимай, я сказала.

— Нет. Пока ты не объяснишь, что произошло.

Губы Бартон сжимаются в тонкую линию, взгляд становится колючим и почти болезненными, незнакомым мне. Неприятным мне. Паузу, повисшую в воздухе, заполняет лишь стрекот приборов и звуки за окном.

— Эмили!

— Ладно! — срывается вдруг она на крик. — Хочешь знать, что случилось?! Я скажу тебе, — крик переходит в рычание, полное страха и боли, — сегодня ночью я стала парой Джереми! — Эмили оттягивает воротник халата, и на нежной шее я вижу метку урода. На шее той, кого считал своей. Реальность вокруг звенит тысячью осколков.

— Ты… — я не знаю, что говорить, не понимаю, как реагировать. Кажется, что все это… какой-то тупой стеб.