Болтливый мертвец - Макс Фрай (1999)

Впрочем, я не настолько силен в теории, чтобы убедительно объяснить, как все произошло. Знаю только, что каким-то образом слился с собственным видением и повторил нелепое, но чудесное путешествие Урмаго, затеянное его неугомонной сестренкой. Не приходилось сомневаться, что именно ее алчное любопытство подгоняло эту парочку юных чародеев-любителей. Ребята решили научиться проходить сквозь стены, и это им, можно сказать, почти удалось. Ровно наполовину.

* * *

В человеческом языке нет слов, чтобы описать мои тогдашние ощущения. Привычные системы координат исчезли, а ориентироваться в новых я так и не научился.

Кажется, времени больше не было, и поэтому я оставался пленником стены целую вечность. Хотя, если бы при мне были часы, секундная стрелка вряд ли успела бы совершить даже единственный короткий прыжок от одного деления к другому.

Не было и пространства в привычном понимании этого слова. Можно сказать, я сам стал особой разновидностью пространства, причудливым разветвленным лабиринтом, предназначенным для моих же собственных хаотических перемещений. Но в то же время я четко осознавал, что мое тело больше не занимает никакого места, даже крошечной точки размером со след ангела — одного из тех, мириады которых, как говорят, способны поместиться на кончике иглы.

Самое удивительное, что мне совсем не было страшно. Вообще-то, меня сложно назвать великим героем. Как был ходячим архивом глупых страхов, так им и остался. Многочисленные передряги, в которых мне довелось побывать, не прибавили мне храбрости. Скорее уж наоборот: иногда я вздрагиваю, заметив, как своевольно шевелится в дальнем углу комнаты моя собственная тень, — слишком уж независимыми от моей воли кажутся мне ее движения! Уж теперь-то я совершенно точно знаю, что окружающий мир — куда более опасное место, чем это может показаться поначалу…

Но тут я оставался спокойным и равнодушным, даже вялым, как пляжник, задремавший на солнцепеке после пары бутылок пива. Жалкие остатки моего сознания наслаждались теплом и совершенно новым для меня чувством глубокого покоя, который — я знал это без тени сомнения! — был окрашен в ровный сумрачно-серый свет.

И еще я чувствовал, что я здесь не один. Теоретическое знание, что где-то в этой стене обретается пропавший Урмаго, в тот момент не имело никакого значения. Я просто ощущал близкое присутствие такого же существа, как я сам, странного сгустка миниатюрной бесконечности.

Каким-то образом я к нему приблизился. Меня побуждал к этому слабый, словно бы даже и не мой, а чей-то сторонний интерес, совершенно не похожий на агрессивное жизнерадостное любопытство, свойственное представителям органической жизни. Наверное, морская волна, с убаюкивающим шипением растекающаяся по берегу, испытывает такой же нежный зуд, соприкасаясь с влажным следом своей предшественницы.

А потом странное очарование моего нового существования было грубо нарушено. Мой могущественный опекун, меч короля Мёнина, уже давно не напоминавший мне о своем существовании, решил немедленно прекратить сие сомнительное удовольствие.

И тогда пространство, наполненное смутными, но изумительными ощущениями, — существо, которым стал я сам, — взорвалось от острой боли. Этот локальный катаклизм основательно встряхнул мое угасающее сознание и вернул все на свои места. Я снова стал счастливым обладателем человеческого рассудка, мгновенно оценил ситуацию, взвыл от неконтролируемого животного ужаса и совершил инстинктивный, почти неосознанный рывок куда-то вперед.

Когда мне в лицо ударил холодный ночной ветер, я понял, что все осталось позади. Я прошел сквозь эту грешную стену, моя рука сжимала чужую холодную, влажную ладонь, а воздух сотрясался от пронзительного крика, способного мертвых поднять из могил. Я и сам не знал, чьи голосовые связки потрудились над созданием этого шедевра. Неужели все-таки мои?