Простые волшебные вещи - Макс Фрай (1997)

Его стихи действительно были бы хороши, как когда-то были бы хороши мои собственные, если бы за изысканными переплетениями полупрозрачных намеков на нечто невероятное действительно скрывалось это самое «невероятное»… Но под тонким слоем искусно составленных слов не было ничего, кроме бесконечного одиночества и почти детского недоумения — «почему, черт возьми, меня, такого замечательного, никто не любит?!»

— Одно удовольствие смотреть на тебя, когда ты слушаешь выступления поэтов! — заметил Лонли-Локли. — Видел бы ты, какое у тебя сейчас виноватое лицо! Можно подумать, что ты попросил Андэ прочитать твои собственные стихи и вдруг понял, что они тебе не нравятся…

— А тебе нравятся? — спросил я.

— Разумеется. Совершенно ясно, что он — очень талантливый человек, — безапелляционно сказал Шурф.

— Да, — вздохнул я, — совершенно ясно.

Спорить мне сейчас совершенно не хотелось. А уж спорить с сэром Лонли-Локли — и подавно. Совершенно бесполезное времяпрепровождение!

Как бы там ни было, Андэ Пу закончил свое выступление в гробовой тишине. Как я успел уяснить, это символизировало абсолютное признание. Парень сиял, как только что отчеканенная корона. На радостях он заказал кувшин пряного укумбийского бомборокки: видимо, в маленьком толстяке внезапно забурлила пиратская кровь грозных предков…

— Вам понравилось, Макс? — осведомился он.

Я с удивлением понял, что Андэ спрашивает не из вежливости, а действительно ждет моего ответа. Смотрит на меня с робостью, которая прежде за ним, вроде бы, не водилась.

— И да, и нет, — честно сказал я. — Ты здорово удивишься, но когда я сам был поэтом, я писал нечто весьма похожее… Поэтому мне трудно составить беспристрастное суждение.

— Вы писали нечто похожее? — изумился Андэ. — Вот это лихо! А почему вы никогда ничего мне не читали? Думали, я не впилю?

— Ну что ты! — Улыбнулся я. — Просто я давно не напивался в стельку. Как-то, знаешь ли, руки не доходили… Я вспоминаю свои стихи только на определенной стадии опьянения: уже после того, как меня начинает тошнить, но прежде, чем я окончательно упаду мордой в салат. В любом другом состоянии я совершенно не гожусь для таких подвигов!

— Вдруг выясняется, что сэр Макс способен не только писать стихи, что само по себе выходит за рамки моих представлений о порядке вещей, но и напиваться в стельку… Скажи, ты действительно такой непредсказуемый, или тебе почему-то нравится в это играть? — неожиданно спросил Лонли-Локли.

Вопрос мог бы показаться довольно резким, если бы не сопровождался едва заметной мягкой усмешкой.

— А что, есть какая-то разница? — Я пожал плечами. — В таком случае, даже не знаю. И то, и другое, наверное… Впрочем, все не так страшно: все эти подвиги я совершал когда-то давно. Уж кто-кто, а ты-то прекрасно знаешь, что порой люди очень меняются.

Бывший Безумный Рыбник задумчиво кивнул. Еще бы он со мной не согласился!

— А почему вы больше не пишете стихи? — спросил Андэ. — Или все-таки пишете? Я правильно впилил?

— Однажды мне вдруг пришло в голову, что стихи надо писать только за столиками маленьких кафе, на салфетках, пока ждешь свой заказ. А читать их не надо вовсе: чтение только портит хорошие стихи. Поэтому исписанную салфетку следует скомкать, а еще лучше — бросить в пепельницу и сжечь… Не самая гениальная мысль, но что только не приходит в голову подвыпившим молодым людям!.. Можешь себе представить, я не только последовательно проводил в жизнь эту выдающуюся идею, но даже вошел во вкус. А потом подумал, что можно не трудиться портить салфетки. Вполне достаточно смотреть на них и говорить себе, что нужных слов все равно не существует ни в одном из языков… Но все к лучшему. Уж без чего Мир никогда не рухнет, так это без моих стихов…

— Я не впиливаю! — печально признался Андэ. — Вы так лихо закрутили…