Декларация независимости или чувства без названия (фанфик Сумерки) - Kharizzmatik

– Оу, это удар под дых, – сказала она с неестественным смехом. – Немного понервничала. Нелегко спать, когда мужа нет рядом и, ну, сам понимаешь…

– Да, понимаю, – ответил я. – И, б…ь… прошло почти две недели, Эсме. Это очень плохо. Эдвард, наверное, разваливается.

– Так и есть, – тихо ответила она, с предчувствием глядя на меня.

Очевидно, ей было некомфортно, она выкручивала руки и волновалась.

– Что-то произошло? – нерешительно спросил я, подозрительно прищуриваясь.

Эсме никогда от меня ничего не скрывала, а сейчас, очевидно, у нее был секрет, и это меня доводило. Она была самым близким мне человеком, единственная, с кем я мог поделиться всем, и то, что она боялась мне говорить, – нехороший знак.

– Давай, э-э, поедем домой? – предложила она, разворачиваясь к машине.

Я схватил ее за руку, чтобы задержать, но она вырвалась из хватки и снова через силу мне улыбнулась.

– Все хорошо, Карлайл. Просто… не здесь, идет? – тихо сказала она. – Поговорим дома.

– Хорошо, – ответил я, пока она забиралась в машину.

Я обошел вокруг и сел на пассажирское сидение, пристегиваясь, пока она выезжала с парковки.

(3) RICO – амер. закон «О подпавших под влияние рэкетиров и коррумпированных организациях»

(4) Четвертая поправка к Конституции США регламентирует запрет на произвольные аресты и обыски.

(5) Исключительное право – статья закона Конституции США, говорящая, что доказательства, полученные незаконным путем, не могут быть использованы для обвинения в преступлении и во время проведения судебного процесса.

(6) «Плод ядовитого дерева» – это официальная метафора, которая используется для обозначения доказательств, полученных незаконным путем. Доктрина «плод ядовитого дерева» – это раздел статьи Исключительно право, которая запрещает использовать в криминальном суде улики, полученные путем нарушения законов США

ДН. Глава 70. Часть 4:

Дорога домой была напряженной, мы не произнесли ни слова. Мое нетерпение росло с каждой секундой, ее поведение меня волновало. Когда мы, наконец, заехали на подъездную аллею к их дому в парке Линкольна, я уже точно знал, что произошло что-то плохое – что-то, что мне явно не понравится. Она вылезла из машины и направилась к двери, не дожидаясь меня. Она оставила дверь открытой, исчезая внутри. Я замешкался на входе, странно нервничая, но сделал глубокий вдох и переступил через порог. Я закрыл входную дверь и направился в холл, мои шаги оборвались, когда я услышал быстрый шепот Эсме в офисе.

– Я не могу, Алек. Как я скажу ему? – спросила она.

– Ты знаешь его лучше, чем кто-либо, – ответил Алек. – Он верит тебе; он примет это лучше из твоих уст.

– Не имеет значения, кто это скажет, он никогда не примет это хорошо, – со злостью сказала она. – Он взорвется.

– Может, и так, но кто-то должен ему сказать. Заверяю тебя, Эсме, будет лучше, если это скажешь ты, а не Аро, – сказал Алек. – Он все равно выяснит, и лучше пусть он узнает сейчас.

– Узнаю что? – спросил я, замирая в дверном проеме и с ожиданием глядя на них.

Эсме посмотрела на меня, в ее глазах была тревога, мое сердце забилось быстрее. Она выглядела как олень, пойманный в темноте светом фар, в ее глазах застыл страх.

– Скажи мне.

Они стояла неподвижно, глядя на меня, а потом содрогнулась.