Ловцы снов - Ксения Ангел (2019)

– Не только ты. Ходят слухи, что папа… экспериментирует… со снами. – Он поднял на меня робкий взгляд и вздохнул. – Мне снится… всякое. И я боюсь.

– Что снится? – нахмурилась я.

– Кто-то приходит ко мне в сны. Говорит… Побуждает делать… плохое. Иногда мне кажется, я с ума схожу.

– И этот кто-то…

– У него нет лица, – признался Гоша. – Вернее, оно… спрятано под капюшоном.

Приехали… Это что ж получается? К Гоше приходит мой личный маньяк? Или же он сам – маньяк, а все это выдумывает, чтобы замести следы?

– И что он хочет от тебя? – спросила я глухим, шелестящим голосом. Дышать стало тяжело, воздух царапал горло на входе. И от накативших эмоций замутило. Я не заметила, как Егор оказался рядом, поддержал. Чем заставил Гошу несколько смутиться.

– Я не помню… всего. Иногда он убеждает, что я избранный, что мне суждено вершить великие дела. Но я думаю, он просто издевается, потому что… – Он замолчал и улыбнулся как-то виновато, с горечью. – Ну какой из меня избранный?

И в самом деле, какой? Однако мания величия – болезнь, умеющая убеждать. И верить Гоше нельзя, однако… любопытство. Оно, поговаривают, убило кошку, но когда меня останавливали кошачьи трупы? К тому же, шанса понять, что же Гоша чувствует на самом деле, может больше и не представиться. Пока рядом Егор, нужно ловить момент. Играть. Провоцировать. Хитрить. Эту способность я прокачала еще в юности. Стрикса обмануть непросто, однако возможно. Стрикс мыслит категориями эмоций, но эмоцию ведь можно и подделать. Нужно лишь научиться актерскому мастерству.

– Ко мне он тоже приходит, – сказала я тихо и взгляд опустила в пол. Заставила себя вспомнить. Холодная поверхность металлического стола, жесткость стальных наручников, стыдливая память под опытными руками ментального хирурга. Омерзение.

Рука Егора с силой впилась в плечо, но я отрешилась от боли. И когда подняла на Гошу взгляд, глазам было горячо от накативших слез.

– Это он, – с уверенностью сказал Гоша. – Отец.

Я покачала головой.

– Зачем это Виктору? Сам подумай, если бы я ему мешала, он бы просто убил. Как остальных. Мучить тебя – вообще бесчеловечно. К тому же, мотива нет.

– Он просто псих!

– Виктор-то? Сам в это веришь?

Молчание. Замешательство минутное, и мне оно видится изощренной ложью, сценкой, разыгранной лично для меня. Тень задумчивости на некрасивом, забрызганном красными пятнами лице выглядит спланированной. И если так, то актер из Гоши действительно неплохой.

– Я… не знаю…

– Он твой отец, – не сдавалась я. – Каким бы он ни был, Виктор заботился о тебе. Любил…

Ложь. И фальшь слышна даже мне, уверенность в глупости сложно сыграть. Палец Егора успокаивающе скользит по плечу, и даже в этом жесте я чувствую упрек: оступилась. И, чтобы хоть как-то исправить ситуацию, поспешно добавляю:

– Старался любить.

– Я думал, он любил тебя, – хмурится Гоша, в его словах скользит не завуалированная обида. Обида на меня. Обида – неплохой мотив. Сильный.

– Я тоже, – говорю примирительно, хотя понимаю: это ничего не исправит. Если Гоша – убийца и, тем более, если нет. – Ошибалась.

– То есть ты веришь, что это он… убивал? – воодушевился он.

Я покачала головой.

– Нет. Не верю. Неумение любить не делает человека убийцей. Ты должен помочь ему, Жорж. Ради себя и ради матери.

– Ей без него лучше! – резко огрызнулся он, подался вперед, вскинулся, будто готовился к нападению. И Егор прижал меня к груди, защищая.

– Так это месть? – не сдавалась я. – Слишком жестоко, тебе не кажется, судить за равнодушие?

– Не лезь в нашу семью! – рявкнул он, и я вздрогнула. Буквально влипла в Егора, и испуг выплеснулся наружу, как вода из переполненной банки. Гоша подался вперед, впитывая его, словно губка. На лице застыло выражение блаженства, омерзительное, дикое.