«Снимем в действии, с должной экспрессией, как у Гриффита и Де Милля!» – гордо заключил кинематографист. Предгубисполкома не ведал, кто такие Гриффит и Де Милль, но, подумав, решил, что наверняка товарищи достойные, – и согласился.

Двое суток на Главной площади кипела работа. Пятьдесят железнодорожных строителей, две сотни добровольных подсобных из комсомольцев и полтысячи зевак осуществляли план Меллера. Двое суток по округе разносились дробный стук и истошные крики Наума. Он метался по площади в сдвинутом на затылок треухе и распахнутом полупальто, с рупором в руках. За каких-то семьдесят два часа Меллер успел «уволить» всех и вся, охрип и подхватил насморк.

К утру седьмого ноября съемочная площадка была готова. Наум опробовал дрезину и установленную на ней камеру, велел смазать колеса и отправился завтракать.

Не успел он проглотить яйцо и выпить кофе, как за ним прибежали ассистенты, оповестив, что демонстрация вот-вот начнется. Меллер чертыхнулся, захватил полдюжины носовых платков и поспешил на площадь.

Там уже выстроились праздничные колонны. Наум отдал последние распоряжения и встал за «первой» камерой.

Трижды подскакивали нарочные «от товарища Луцкого», справляясь о готовности. Меллер дважды заверял о «стопроцентной», пока на третий раз не сорвался и не закатил речь о том, что он – профессиональный кинематографист, имеющий немалый опыт…

Через пять минут Луцкий открыл митинг.

Наум скрупулезно снял всех без исключения ораторов, ликующие колонны, придавая особое внимание крупным планам. Наконец началось шествие. Меллер крутил ручку и орал демонстрантам, чтобы те не обращали внимания на камеру; однако все, как один, поворачивали головы не к трибуне, а в сторону Наума, таращась при этом прямо в объектив.

Другой казус вышел из-за того, что демонстранты не знали о положенных накануне рельсах. Чеканя свой шаг, они спотыкались о неожиданное препятствие и чуть было не расстроили свои ряды. Меллер злился и сиплым простуженным басом кричал: «Выше ногу, товарищи! Выше!»

К счастью, мучения Наума скоро кончились. Уже через полчаса площадь опустела, и он отправился поспать «до штурма».

Явившись на площадь в пять вечера, Меллер обнаружил грандиозную толпу, блуждающую в опасной близости от его дрезины. Он приказал ассистентам «отодвинуть зрителей», проверить электрический кабель и строго следовать сценарию.

Вскоре установился порядок: праздношатающихся удалили за пределы «Дворцовой площади», огороженной веревкой; «штурмующих» разместили против «Зимнего», а Наума на дрезине – посредине. Он подал сигнал, зажглись сотни ламп, и «штурмующие» с криком «ура» побежали к «Зимнему». Меллер ехал чуть впереди, откатываясь наискосок, за «Зимний».

Когда «революционные восставшие» скопом полезли на фасад «Зимнего», Наум прекратил съемку. «Повалят они дворец», – подумал он.

И оказался прав. Под натиском десятков тел деревянный «Зимний» затрещал и, к великой радости зрителей, рухнул на булыжник. Из бесформенной кучи «штурмующих» раздались отчаянные вопли и мат.

– Нужна помощь. Вызывайте медиков! – распорядился Меллер и добавил себе под нос: – Тут жертв побольше будет, чем у настоящего Зимнего!

Глава XXVII

– Проходи, проходи, – натягивая поверх пижамы халат, приговаривал Георгий. Он красноречиво посмотрел на часы: – Зашел поздравить меня с праздником Октября? Правильно, благо еще целых полчаса до полуночи, успеешь. Ну, располагайся!

Андрей опустил пониже абажур и присел к столу:

– Дело у меня к тебе, Жора.

– Вижу, что дело, – вон как вырядился: костюмчик, сорочка выходная, галстучек…

Рябинин дождался, пока Георгий устроится на диване, и спросил:

– Ты, конечно, слышал о несчастье в семье Черногоровых?

– Мамаша у них, как будто, преставилась. Прими мои соболезнования и Полине передай.