Ленинград - 43 - Владислав Савин (2014)

Окна кабинета Сталина выходили вовсе не наружу, а в кремлевский двор. И люди из двадцать первого века правильно предположили бы, что это сделано ради безопасности, чтобы нельзя было выстрелить сюда издали — но не из снайперской винтовки, а из пушки. Ведь РККА была детищем Троцкого, многие красные командиры — герои Гражданской, были его выдвиженцами, как комбриг Шмидт, который прямо на съезде за шашку хватался, с матерной бранью грозя «этой собаке Сталину уши отрезать», а сколько было тех, кто думал так же? Вы не посмеете, не решитесь нас расстрелять — а мы вас посмеем, так сказал не он, Сталин, а Троцкий, перед самой высылкой, эх, добрыми были, если бы тогда одного его сразу, может после и врагов было бы поменьше?

Это у древних китайцев было — что официальную летопись свершений правителя записывали уже после его смерти. Что ж, товарищ Сталин оценил уникальность ситуации — держать и перечитывать посмертную оценку потомками себя и своих деяний. Он был равнодушен к брани, собака лает, караван идет. Но ему было невыразимо больно видеть, что его наследники сделали со страной, с его делом, ради которого он не жалел ни себя, ни других. Мы служилые люди, мы — тягло. Мы уйдем — Держава останется. И все пошло прахом!

И сам он непростительно расслабился. Решил после Победы, что все самое главное уже сделано, дальше пойдет по накатанной колее и законам исторического материализма. Расслабился, старый дурак — и ладно бы, только свою жизнь прозевал, если не врет протокол, что отравили меня? Никитку прозевал, который все в трубу спустит, целый заговор прозевал, бдительность утратил. А настоящая битва оказывается, победой в этой войне лишь начинается! Ну теперь, не дождетесь!

Кадры у нас решают все! На Лаврентия положиться можно — к моей смерти он непричастен (иначе его бы в этом и обвинили, а не в «английском шпионаже»), и понимает теперь, что надолго меня не переживет. И Первым ему не быть — дров наломает со своими нацзакидонами, как бы не хуже Никитки. Хотя кажется, сейчас он хорошо понял, что будет, если национальным элитам дать волю. И как там написано, уже тяготился мной, боясь что станет ненужным, и… Так не будешь ты ненужным, наш «самый эффективный менеджер», и атомный проект Бомбой не завершится, нужен будет еще атомный флот, а еще реактивная авиация, компьютеры, космос — так что дело тебе найдем. И сам Лаврентий это тоже понял, после откровенного и местами неприятного разговора. Он нужен мне, так же как я ему. Вот только, если я что-то понимаю в людях, все те, из «особого списка», кто в событиях июня пятьдесят третьего принял активное участие, у него под прицелом — и если я умру, все они проживут очень недолго. А там и кое-кто полезный для дела есть, жалко.

Настоящая война начнется после Победы? Она уже начинается! Если понимать под ней игру против нас наших пока еще «союзников». Что их министры говорили Молотову — наше продвижение в Европу беспокоит их больше разгрома Рейха! Твердят о дружбе, о союзнических обязательствах против общего врага — а сами готовы предать, как предавали всегда. Джентльмен ведь всегда хозяин своего слова — хочу даю, хочу беру обратно!

Сначала предали Чехословакию — интересно, отчего те, кто там, в будущем, кричат о преступности Пакта тридцать девятого года, молчат про Мюнхен? Затем предали Польшу, пообещав, но не вступив в бой. Потому что им было надо, чтобы Германия бросилась на СССР, ну а после… Представим, что получилось бы, и Гитлер напал бы на нас не в сорок первом, а в сентябре тридцать девятого?

Девяносто процентов всех сил Германии ведут яростные бои на Востоке, особенно упорные бои развернулись за Москву — всё очень похоже на 1941 год, вот-вот советская столица падёт. На Дальнем Востоке начинает наступление Квантунская Армия — захвачена Монголия, советская оборона в Забайкалье прорвана, вскоре японцы занимают Приморье и быстро продвигаются в Сибири.