Беглец - Виталий Останин

Вчера мы с ним чуть не подрались. Я доказывал, что на начальном этапе артиллерийской дуэли нам нужно рассеять огонь, а пытаться утопить как можно больше судов, он же стоял за традиции, мол, прадеды так делали — выбирали одну цель, и в нее лупили до посинения, то есть до потопления. Страж упирался, потому что не очень верил в снаряды, которыми мы снабдили его стрелков. Спор закончила Юэлян, холодно молвившая, что в поражении нет бесчестия, а вот споры со своим господином позорят слугу. Ля Ин заткнулся и с поклоном принял приказ.

Пока на воде заканчивались ведущие к взаимному обстрелу маневры, квадраты пехоты недвижимо замерли в полутора сотнях метров от берега. Укрытые от взгляда неприятеля лесом, они были готовы быстрым маршем выдвинуться вперед, если первая линия обороны падет. А выглядело все так, будто крепостям не продержаться и получаса.

Да, на крепостях Ля Ина стояла более тяжелая, а значит, более дальнобойная артиллерия — массивные многолучные аркбаллисты способны посылать копья на четыреста метров. В то время как корейцы могли бить прицельно максимум на двести пятьдесят-триста.

Да, мои арбалетчики могли стрелять залпами, не страдая от качки и прикрываясь щитами на галереях — удовольствие, которого стрелки когурё были лишены. Да, стены у крепостей толще, и их не каждый снаряд способен поцарапать, не то что пробить. Все так, но… Каждая крепость могла вести стрельбу одновременно из восьми орудий, а самих крепостей было, напомню, три. Что выводило к очень простой арифметике — двадцать четыре выстрела против трехсот.

Поэтому я и постарался, чтобы каждый наш выстрел хорошо запомнился противнику.

Десять ударов сердца спустя в сторону кораблей когурё полетели тяжелые копья. Все они были снабжены небольшими горшками, заполненными смесью тлеющей соломы, мышьяка и извести, поэтому оставляли в полете едва заметный дымный след. А с учетом того, что стреляли все двадцать четыре баллисты по разным целям, выглядело это довольно красиво — этакая установка залпового огня на минималках.

Несмотря на то, что шли джонки корейцев в разомкнутом строю, промазать моим стрелкам было сложно. Так что каждое гигантское копье, способное пронзить при оказии до трех бойцов в тяжелом доспехе или в щепу разбить борт, достигло назначения. Где-то металл наконечника проломил доски палубы, где-то снес мачту, а где-то столкнулся с податливой человеческой плотью, разорвав ее на части. Но главное было не в этом. Главное, что все без исключения горшки разбились, наполнив воздух ядовитой взвесью.

Над первыми пострадавшими судами когурё вознесся многоголосый ор. Раненых и убитых было немного, но, по сути, в экипажах джонок, в которые попали копья, пострадали все. Едкое облако заставляло глаза слезиться, а легкие гореть огнем при попытке вдохнуть. То есть вроде и не потопили корабль, а из строя его вывели.

— Тигр — Черепахе. Прекрасный залп! Продолжайте в том же духе, но пусть стрелки постоянно выбирают новые цели.

— Внимание и повиновение, — отозвался ретроград. Теперь, правда, в его голосе было больше доверия.

За то время, пока корейские суда выходили на дистанцию эффективного огня своих аркбаллист, мои дали еще два залпа. Их результат был уже не настолько потрясающим, но все равно заметным. Больше полсотни кораблей когурё в построении было окутано белой взвесью, которая понемножку растекалась над рекой, цепляя порой соседей.

Стреляли корейцы не залпом, а по готовности, поэтому внешне результат их обстрела не проявлялся довольно долго. Тут замолчала аркбаллиста, разбитая точным попаданием тяжелого копья, здесь за палубу второго этажа вывалилась парочка воинов, нанизанных на двухметровую жердь. На средней крепости был разбит участок стрелковой галереи третьего уровня, а на левой начался, но был быстро потушен, пожар: копье разбило емкость с маслом.