Всю неделю я жил в Зимнем, но к концу недели воспользовался случаем и, предварительно позвонив в Академию и в посольство, все же прибыл для вручения Большой золотой медали и Михайловской премии в двадцать тысяч рублей, а также в посольство Италии, где посол вручил мне орден Командора Короны Италии за гуманизм и рыцарское ведение войны. Оказывается, вдова Баратьери написала королю о том, что я вернул ей драгоценности и награды генерала, сдавшиеся мне полковники и майор Роса лично подтвердили мое рыцарское отношение к пленным, что кардинальным образом изменилось после моего отъезда — пленных погнали строить дорогу в горах, но до Аддис-Абебы они не дошли, началось возвращение на родину и вовремя маршей по пустынным районам при скудном рационе от жажды и голода погибли сотни итальянцев. Жители Асмэры также свидетельствовали о моем гуманном к ним отношении и о том, что я спас от расправы несколько тысяч туземных солдат, воевавших на итальянской стороне. Для визита в посольство и Академию я надел мундирный фрак с орденами, но эфиопские награды «пришпиливать» не стал. В Академии, пользуясь случаем, предъявил заключение на огнесмесь и миномет и генералу от артиллерии Деревянко ничего не оставалось как отдать распоряжение об изготовлении опытных образцов и их испытании.

Артамонов переехал с ремонтируемый особняк, там уже можно было жить, печи строители топили и он по моей просьбе надзирал за ремонтом, а также подбирал персонал: дворник, он же истопник уже был, горничную и кухарку надо было найти, хотя бы на время. Во время дежурств в Зимнем читал газеты и беседовал с государем на всякие легкие темы, развлекая его, а при чтении Петербургского вестника наткнулся на объявление о проходящей Охотничьей выставке, где в разделе охотничьего оружия были представлены ружья известного фабриканта оружия Торстена Норденфельта. Через флигель-адъютанта узнал, где он остановился — оказывается, все в том же «Англетере» (ну а как же единственная гостиница по лучшим европейским стандартам) и послал записку о встрече, в ответ Торстен прислал приглашение на выставку и я, поменявшись с Вельяминовым на ночное дежурство, чему он был очень рад, отправился на встречу с Норденфельтом.

Выставка была довольно скромной, но у стенда с ружьями шведа толпился народ и Торстен, оставив стенд на двух помощников — русскоговорящего шведа и русского, который являлся представителем фирмы в России, принял мое приглашение отобедать «У Палкиных». Оказывается, он не первый раз в России и знаком с русской кухней, правда уже наступил рождественский пост, но для иностранцев делалось исключение, собственно, мы просто заказали рыбный стол, включая знаменитую форель по-палкински. Я спросил, как идут дела, упомянув о том, что мы пришли к соглашению с Виккерсами и я теперь обладаю тридцатью процентами их акций. Торстен поздравил меня, но сказал, что он практически проиграл тяжбу с Виккерсом, ему отказано в производстве любых изделий по патентам Максима. Собственно, это и ожидалось, он мне еще в первую встречу об этом говорил, но тогда была некоторая надежда. Показал ему чертеж гусеничной машины. Все-таки сразу видно то, что Торстен сам инженер и изобретатель, а лишь потом — бизнесмен. Он живо сообразил, где слабое место конструкции — гусеницы и их соединение. Когда я спросил, выдержат ли пальцы гусениц усилие при весе машины в 10 тонн, он посчитал и сказал, что лучшие сорта шведской стали справились бы на пределе при увеличении толщины пальца в полтора раза, но есть и другой вариант.