Обещания богов - Обещания богов (2022)

— Сегодня мы немного разнообразим удовольствие, — предупредил он.

— То есть?

Чумазый офицер раскинул руки, как фокусник, собирающийся извлечь платок или голубя.

— Zigeuner!

107

Гитлер ненавидел евреев. Но он также не жаловал Zigeuner — цыган. В начале, во времена «Майн кампф», фюрера не слишком интересовали эти кочевники, но с течением лет таборные скитальцы умудрились убедить его, что они представляют собой наихудшую разновидность маргинального, асоциального, дегенеративного этноса. Отныне они являлись объектом особого внимания нацистов, и для новых гонений годился любой предлог.

И теперь команда Totengräber ехала в своем грузовике с платформой, послужившей накануне трупосборником, болтаясь, как мешки с картошкой, в запахах крови и вяленого мяса. К счастью, брезентовый верх был откинут. Потсдам. Михендорф. Зеддинер-Зе. Вскоре они уже двигались по сельской местности, истекающей жарой и солнцем. Пахло скошенным сеном и горелой травой.

Бивен сжался в углу платформы и постарался изгнать из головы все мысли, оставив лишь полную пустоту. Расследование. Работа. Прошлое… Все это должно маячить за границами его сознания. Наполовину задремав, он предпочел бездумно раскачиваться на ухабах в ожидании дальнейшей программы действий.

— Что там у нас сегодня? — все-таки спросил он наконец у соседа.

— Цыгане сваляли дурака.

— То есть?

— Вздумали сопротивляться во время облавы. Эсэсовцы уложили всех мужчин. — Сжав кулак, сосед вытянул указательный палец и оттопырил большой, изображая выстрел. — И никакой пощады!

— Это когда было?

— Вчера.

— И трупы так и пролежали там двадцать четыре часа?

— А чё такого? Они же не сбегут!

Грузовик свернул на грунтовую дорогу. Бивена охватило мрачное предчувствие. На фоне великолепных сельских пейзажей их ждал кошмар. Какая-нибудь старая добрая подлянка в духе СС, мерзкая и порочная.

Они доехали до широкой поляны, окаймленной подлеском. На опушке густого строевого леса раскинулись цветущие кусты, воздух был насыщен ароматами, каждый листочек переполнен соками и самой жизнью. Бивен подумал о пикниках, катании на лодке, послеполуденном отдыхе в купальных костюмах под звуки джаза из граммофона. Как много всего так никогда и не случилось в его жизни, да и сейчас вряд ли значилось в ближайшей повестке дня.

Пока грузовик трясся по рытвинам, едва не переворачиваясь, картина прояснялась. От обугленных кибиток в прозрачный воздух еще поднимался черный дымок. Казалось, на поляне громоздилась огромная куча тряпок, чуть подальше, уже у самого леса — холм коричневой грязи.

Еще несколько метров, и Бивен все разглядел. Груда тряпок на самом деле была пестрым скопищем людей — детей и женщин, которые стояли на коленях, локтем к локтю, и пели, выли, плакали. А холм темной земли оказался нагромождением голых гниющих тел, раздувшихся от жары и осаждаемых со всех сторон тучами мух.

Бивен прищурился и различил даже головы мертвецов, закостеневшие, склоненные, словно впечатанные друг в друга, как в пазле чистого ужаса. Некоторые улыбались, черты других застыли в гримасе из-за вздувшейся плоти и личинок, копошившихся под кожей. Многие были покрыты слоем мух, делавших их кожу еще темнее. Видны были и раны: добротная эсэсовская работа, пуля в висок или в голову, иногда в грудь.

Трагический хор не замолкал, заглушая рычание грузовика, буксовавшего в земле и коровьем навозе. Солдаты, стоя на платформе и держась за ограждение, разглядывали надсаживающих горло женщин.

Их голоса потрясали и в то же время звучали невыносимо. Нечто исторгающее слезы, разрывающее вам сердце и совершенно непонятным образом приносящее облегчение. Хриплые, сдавленные голоса, проникающие в самую глубину души и высасывающие из нее чувства, как кровавую мокроту.