С этими соображениями сложно было поспорить, и хозяйка дома наконец немного расслабилась. Охотница терялась в догадках, о чем та думает. Ей нечего было бояться, от этой назойливой дамочки можно было избавиться под любым предлогом. Но Охотница вдруг уловила знакомый вопросительный взгляд. Она узнала то же самое выражение, которое ей не раз приходилось видеть у людей на улицах, в общественных местах. Впрочем, Памела ее предупреждала.

— Подождите. Кажется, я вас узнала. Вы ведь…

«Сама подумай, что будет, если человек с твоим прошлым станет копаться в чужом грязном белье…»

— Да, это я, — не смутившись, ответила Охотница. — Я его мать.

Разговор был окончен. Она извинилась и ушла.

Шагая к машине, она сжимала кулаки, чтобы сдержать рвавшуюся наружу злость. Дело провалено, ее унизили. Кроме того, если Роттингеры сообщат в полицию о ее визите, получится, что она подставила Памелу.

Вдруг ей почудилось, что ветром до нее донесло печальную мелодию. Но музыку развеял телефонный звонок: опять набирали с незнакомого номера за счет принимающей стороны. Ей не нужно было смотреть на экран, чтобы понять, кто звонит. Она и так понимала.

«Как всегда вовремя», — подумала она, нажав сброс вызова.

20

Четверг. Одиннадцать утра. Она прекрасно знала, где его искать. Вряд ли привычки этого человека сильно поменялись.

В самом деле, едва переступив порог знакомого кафе в центре города, она заметила его сразу же. Он сидел в углу, за столиком подальше от всех, недалеко от туалета. Торопящиеся клиенты сновали туда-сюда — они зашли ненадолго, только выпить кофе с круассаном, — а профессора Ринальди никто не замечал, он читал газету и иногда лизал палец, чтобы перелистнуть страницу. Перед ним стояла чашка капучино, куда он незаметно подливал что-то из металлической фляги, которую держал во внешнем кармане коричневого пиджака.

Охотница подошла ближе. Профессор оторвался от новостной повестки и уставился на нее.

— Ты смотри-ка… Кажется, меня раскрыли, — приветливо рассмеялся он.

— Твое расписание уже двадцать лет как не меняется — помнится, по четвергам у тебя окно с одиннадцати до двенадцати, — заметила Охотница, придвигая стул. — Я присяду?

Профессор кивнул, и она села.

Даже с такого расстояния она чувствовала исходящий от него запах алкоголя.

— Все как всегда, — заметила она, кивая на чашку. — Что об этом думают в школе?

— Пока мое состояние не влияет на качество оказываемых услуг и благополучие учеников, начальству не на что жаловаться, — парировал профессор. — Я никого не трогаю, за руль не сажусь, так что я совершенно безобиден.

Да, так оно и было. Профессор Ринальди был самым честным и милым человеком, какого она когда-либо знала. Он преподавал информатику в естественно-научном лицее. Если бы у него закрались подозрения, что его поведение может привести к негативным последствиям для учеников, он бы тут же уволился.

— Не знаю почему, но мне казалось, что уж ты-то как-нибудь справишься, — искренне сказала она.

— Владелицы бара — мои бывшие ученицы, — заметил профессор, желая как будто отстоять свою точку зрения. — Я им немного помог наладить оборудование на складе, разобраться с системой заказов и сделать сайт. Теперь могу спокойно сидеть здесь и листать свою газету. Я не мешаю гостям, так что… — Он не договорил, дав понять, что остальное ее не касается. По крайней мере теперь.

Он почесал заросший щетиной подбородок. Кто знает, сколько профессор уже не брился. Его волосы спутались, на плечах лежала перхоть. На Охотницу нахлынули воспоминания о времени, когда они жили вместе. Она бы никогда не позволила ему выйти на люди в таком виде. Белки ярко-голубых глаз, из-за которых она когда-то в него влюбилась, теперь стали желтоватыми, что говорило о проблемах с печенью.

— Я была не лучшей женой, — призналась она.