Я – бездна - Донато Карризи (2022)

Она нагнулась и начала собирать осколки, а потом один за другим побросала их в ведро. После чего заметила, что другой рукой все еще держит непотушенную сигарету. Охотница раздавила ее в керамической плошке, как назойливое насекомое, и оставила там среди окурков. Отряхивая пепел с кофты, она снова уставилась в экран и заметила кое-что интересное.

За те несколько секунд, пока она убирала осколки, уборщик успел куда-то скрыться, оставив машину в коридоре. Но что примечательно, он не выключил свой аппарат и круглые щетки продолжали вращаться.

Куда он подевался?

Охотница с нетерпением ждала его возвращения. Наверное, он что-то забыл и вернулся в подсобку. Какое-нибудь чистящее средство или насадку. Охотница смотрела на машину, которая продолжала тереть пол на одном месте, — настоящий робот, не в силах осознать бессмысленность собственных действий и повторяет их снова и снова, подчиняясь чужой воле.

Когда Охотница уже потеряла всякую надежду на возвращение уборщика и собралась перематывать назад или вперед, тот внезапно вышел из палаты. Но что он там делал, да еще так долго? И главное, в чьей палате он был?

На самом деле Охотница уже знала ответы — их безошибочно подсказывало сердце.

И хотя у нее не было доказательств, она не сомневалась, что мужчина был в палате дочери Роттингеров и что этот человек в медицинской шапочке, чье лицо невозможно разглядеть за маской, — вовсе не работник больницы. Он пришел за платком, оставленным по ошибке на пляже у озера. Сама мысль об этом рождала внутри неприятную, тревожную щекотку.

Страдающие люди обращают внимание на незначительные детали. Вот почему Охотница не могла отступиться.

Другие увидели бы в этом лишь череду совпадений, но для нее все складывалось в единую логическую цепочку: она была права. За всем этим стоял тот, кому было что скрывать. Псевдогерой, хранивший страшную тайну о себе. Мерзкое насекомое, которое предстояло поймать.

23

Эта вилла по праву считалась одной из самых роскошных в Белладжо. Девочка отлично это знала, потому что мать не уставала поливать грязью ее обитателей. Аллею окаймляли два ряда фонарей, и их свет как будто провожал взглядом «мерседес», что привез девочку на вечеринку. На подоконниках стояли плоские свечи-таблетки, и фасад дома вырисовывался на фоне темного неба десятками светящихся искр.

Девочка с фиолетовой челкой надела черное короткое платье от «Прада», перехваченное тонким ремешком с пряжкой из лазурита. На здоровой ноге красовался сапожок от «Гуччи» с вышитыми золотыми пчелками. Из новых аксессуаров — конечно же, красные костыли. Волосы убраны под ободок и уложены назад специальным воском, глаза немного подкрашены карандашом. Она понимала, что не может считаться красавицей, и, хотя и переживала, гордо заявляла, что ей все равно. Ее одноклассницы уже обрели пышные формы, а она все еще была худой как спичка. Даже не просто худой, а тощей. Детский облик не хотел с ней расставаться. С таким тельцем ей было сложно изображать из себя взрослую. Но в глубине души ей хотелось повернуть время вспять. Потому что все взрослые, что окружали ее, не были счастливы. И потому, что в детстве она всегда могла рассчитывать на родителей, которые ее защитят. В тринадцать лет ее раздирали противоречия: то ей хотелось поскорее вырасти, то вернуться в детство. Но сейчас ей предстояло справиться самой.

«Мерседес» остановился в нескольких метрах от красной дорожки к садовому шатру. Сквозь белую ткань угадывались разноцветные огни, мерцавшие в такт музыке.

— Помочь? — повернулся к ней Оскар, кивая на больную ногу.

— Сама справлюсь, спасибо, — ответила она.

— Я подожду здесь. Если понадоблюсь, звони, — напомнил водитель.