Грозное дело - Сергей Булыга (2015)

– Шесть алтын! – тут же ответил Клим.

Карпуша подумал и сказал:

– Чёрт с вами. Шесть.

И отступил в сторону. Клим с Трофимом пошли дальше. Сперва Клим молчал и только за поворотом вдруг сказал:

– С тебя три алтына. Карпуше.

– Так ты же ему ничего не давал! – удивился Трофим.

– Он мне ещё больше должен, – сказал Клим. – Мы с ним сочтёмся. А с тебя мне три алтына.

Трофим ничего не ответил. Клим насмешливо спросил:

– Чего вздыхаешь? Жалко стало трёх алтын? Так это у Карпуши три, по-божески. А если бы пошли через Овсея, так там по полтине берут. А у Терентия Михайлыча и по рублю! А в святки и по пять могут загнуть!

– По пять рублей? – спросил Трофим, ушам своим не веря. – За что?!

– Дай пять рублей и отведу, – со смешком ответил Клим. – И не пожалеешь. Всю жизнь после будешь вспоминать.

– А если это… застукают. Тогда что?

– Ну, тогда да, – согласно кивнул Клим. – Царь-государь у нас грозный! И тебя вместе с боярыней…

– Боярыней? – переспросил Трофим.

– А ты как думал! – сказал Клим. – Ну да не трясись ты так! На три алтына идём, никто нас там ловить не станет. Сам ещё оттуда побежишь.

Трофим молчал. Они прошли ещё, после поднялись по лестнице. Наверху, возле той лестницы, стоял рундук, но при нём никого не было, горела только плошка.

– Вот из-за таких мы Нарву потеряли! – сердито сказал Клим, проходя мимо пустого рундука. Потом вдруг сказал: – Тихо!

И его шагов не стало слышно. Трофим тоже пошёл крадучись. Прошли мимо одной двери, после прошли ещё немного… И вдруг Клим резко толкнул дверь и быстро вошёл туда! Трофим, так же быстро, за ним!..

Но всё равно ничего не успел разобрать. Там вначале был какой-то свет, но его очень быстро прикрыли. Стало совсем темно. И ещё там стояла вонища. И тишина – никто не дышал, не шевелился.

– А ну откройте окно, дуры! Ничего не видно! – сказал Клим.

Вначале было тихо, потом бабий голос спросил дерзко:

– А ты кого увидеть хочешь, Крысу-Василису?!

– Открой окно, Ксюха! Я кому сказал! – гневно прикрикнул Клим. – Открой, пока мозги не вышиб.

Открылось окно. Немного просветлело.

– Клим! Клим! – послышалось со всех сторон. – Мы чуть не обделались, а это Клим!

Опять засветился огонь. Трофим увидел, что со всех сторон на него смотрят простоволосые бабы и девки. Но какие! Трофим, не выдержав, сказал:

– Уродки!

И тут они все враз захохотали, загигикали, стали махать руками и подскакивать! А там со всех сторон были устроены лежанки, над лежанками полати, над полатями ещё полати – и везде на них сидели, правильней, вертелись, скакали, визжали, махали руками, дрыгали ногами уродки! Каких только уродок там не было: одноглазые, криворотые, кособокие, бородатые, лысые, носатые, губастые, горбатые, шелудивые, безрукие – теперь они все, как куры на насесте, визжали, кудахтали, ныли, выли кто во что горазд! Теснотища там была неимоверная, и духотища, и вонища, и такой галдёж, что аж закладывало уши.

Только одна уродка не кричала, не плясала и даже не поднимала рук, а внимательно смотрела то на Трофима, то на Клима. Она тоже была уродка хоть куда – пучеглазая и кривоносая, широкогубая, с копной всклокоченных синих волос. Она сидела внизу, на лежанке, в красной душегрее, жёлтых сапогах и почему-то в рукавицах. Смотрела она внимательно и не мигая. Трофим подумал: змея. А Клим тут же крикнул:

– А ну, ведьмы, тихо!

Но, конечно же, никто на эти его слова не обратил внимания. Даже, скорей, наоборот, – уродки стали кричать ещё громче. Тогда Клим шагнул вперёд, склонился к той молчаливой уродке и стал ей на ухо что-то шептать. Все уродки почти сразу замолчали. Клим отступил назад и осмотрелся. Уродки по-прежнему молчали. Потом одна из них не удержалась и спросила:

– Ксюха, что он говорил?

Ксюха, а так звали ту уродку, сердито поморщившись, ответила:

– Хрен его знает. Не расслышала.