Сводные - Жасмин Майер (2021)

Юля кусает губы, а по щеке скатывается одна-единственная слеза. Она обхватывает живот одной рукой, а вторую поднимает так медленно, словно та ее больше не слушается.

— Это он, — произносит она. — Я беременна от него.

Платон шарит взглядом по залу, будто ослепший. Мама со странным всхлипом падает на один из стульев.

А я не сдвигаюсь ни на йоту.

Даже когда Платон все-таки срывается с места. Он бы отреагировал иначе, если бы не три недели, проведенных наедине с моей мамой. Если бы не эти «радостные» для него новости.

Но не только моя мама довела его до такого взвинченного состояния. Юля его единственная принцесса.

Не предпринимаю ни единственной попытки защититься, когда Платон выталкивает меня из ресторана и сбивает с ног. Все выученные блоки и попытки увернуться сейчас мне не нужны. Рефлексы отключены. Пришло время признавать свои ошибки.

Я бы не смог наказать себя лучше за то, как поступил с балеринкой, которая доверилась мне. Поэтому позволяю сделать это Платону. Он в своем праве.

Щекой я ощущаю холодные мокрые мощенные плиты. Спиной — как подтаявший снег забивается за шиворот, а что-то горячее стремительно разъедает глазное яблоко. Зрение тускнеет. В ушах тоже снег, поэтому я почти не слышу криков, визгов прохожих, свиста невесть откуда взявшегося патруля. Наверное, вызвали еще в ресторане.

Только дышу через силу. Слабыми неглубокими вдохами.

Смотрю в чернильное небо, разбавленное желтыми пятнами фонарей и искрами дождя. И так и не могу, не могу нормально дышать из-за огромного, раздувшегося как воздушный шарик, сердца.

В желто-черный пейзаж перед глазами врываются красно-синие всполохи. Люди в белых халатах переворачивают меня на бок, почему-то бьют по спине. И я кашляю, долго. Как будто пытаюсь выкашлять из себя это огромное сердце, часть которого теперь навсегда будет принадлежать Юле.

В мой оглохший мир вдруг врываются звуки. Обрушиваются лавиной, сметая на своем пути тишину. Плач, крик, сирены, вспышки телефонов, и только мое хриплое, царапающее горло дыхание стирает часть фраз.

— Чтобы я тебя больше не видел возле своей дочери!

— Платон, нет! Остановись!

— Юля, в машину. Быстро, я сказал!

Асфальт подо мной вибрирует, а после меня кое-как поднимают. Вся моя правая половина тела тут же вспыхивает огнем, затапливаемая чем-то горячим, будто лавой. Смотрю, как отдаляются красные задние огни, которые уносят от меня балеринку.

Ты не увезешь ее от меня, Платон.

Больше нет. Я верну тебя, балеринка. И стану лучше, веришь? Сделаю все ради того, чтобы ты была в безопасности и счастлива. Потому что это крохотное сердце у нас теперь одно на двоих.

И у моего сына должна быть настоящая семья, которой никогда не было у меня.

— Мамочка, хватит плакать! Как зовут вашего сына?

— Костя… Константин Гронский, — мама захлебывается в рыданиях, и мне ее действительно жаль, но я не могу обнять ее и ничего произнести тоже не могу.

Даже пошевелиться не могу, да и дышать становится все сложнее. Небо над моим лицом заменяется низким потолком кареты «Скорой помощи».

— Не засыпаем, Костя. Не засыпаем! Слышишь меня?

— Я стану отцом…

Непослушные деревянные губы не хотят улыбаться, а кожа на лице трещит, будто картон.

— Поздравляю, — отзывается медбрат. — Только, кажется, ты единственный, кто этому обрадовался.

Глава 28

Оксана возвращается домой после полуночи.

Это все еще ее дом. Даже, несмотря на то, что мой отец мог убить ее сына прямо на тротуаре перед рестораном, если бы не патруль, который оттащил его в сторону, Оксана все равно возвращается сюда.

Почему? Что ее держит здесь? Любовь? Деньги? Что?