Сводные - Жасмин Майер (2021)

Кое-как поднимаюсь. Комната кружится перед глазами. Неудивительно, все мои органы сейчас испытывают кислородное голодание, кроме одного, в котором сейчас все четыре литра крови, что есть у меня в теле.

Нужно одеться, но я не могу справиться с пуговицами. Не знаю, как это смотрится со стороны, наверное, я похож на дибила, у которого вот-вот начнет течь слюна из уголка рта. Кое-как натягиваю батник, а джинсы на бедрах все равно не сходятся.

Берусь за ручку, но Юля вздрагивает, когда хлопает входная дверь в квартиру. Поздно.

Моя мама говорит без умолку и с каким-то восторгом, но тихо. Слов различить нельзя. На часах полночь. Они как минимум не станут стучаться к нам, хватит с них и того, что наши вещи и обувь есть в прихожей.

Касаюсь лбом двери и жду, пока они перестанут ходить и исчезнут в своей спальне. Платон практически не говорит. Отделывается односложными ответами. До угона я следил какое-то время за его перемещениями. Тусовщиком Платон Дмитриев никогда не был, а вечера всегда проводил дома.

— Чаю хочу, — произносит Платон где-то поблизости. — Будешь?

— Нет, я в душ, — моя мама бесшумно проходит по коридору во вторую ванную.

А Платон, похоже, остается на кухне.

И оттуда он прекрасно заметит, если я сейчас выйду из Юлиной спальни.

Юля подкрадывается ближе. Смотрит мне в глаза, а потом раньше, чем я понимаю, что происходит, берется за края моих расстегнутых джинс и спускает их до щиколоток.

— Что ты делаешь…

— Ты все равно здесь.

Кажется, я серьезно недооценивал эту девчонку.

— Не надо.

— Ты не хочешь?

Вопрос выдает ее неопытность. Я с трудом стою на ногах из-за потери равновесия и не могу нормально смотреть на ее голые плечи и плед, под которым ничего нет, а она думает, что я ее не хочу.

— Еще как хочу. Но лучше не сейчас.

— Почему? Ты тут надолго.

Разве? А как долго люди вообще пьют чай? Никогда не засекал.

— Папа пьет чай очень долго.

Не хочу говорить об ее отце, когда ее пальцы снова возвращаются на мои боксеры. Она проводит сверху вниз, это больше похоже на щекотку, чем на ласку.

— Сильнее, — произношу раньше, чем понимаю, что говорю.

Она послушно сжимает пальцами, и я наклоняюсь к ее губам. Чтобы хоть как-то заглушить все те звуки, что рвутся наружу. Никогда особо не стонал, а сейчас просто не могу сдержаться.

Целую Юлю, пока она водит рукой по ткани. Это сошло бы для прелюдии, но сейчас, когда от одного движения я могу взорваться, я больше не могу.

Сдираю с себя боксеры, одной рукой. Даже пальцы дрожат, выдавая мое нетерпение. Не говоря уже обо всем остальном.

— Сильнее. Быстрее. Не бойся.

Это похоже на команды, но на лучшее обучение я сейчас не способен. Чудо, что я вообще разговариваю.

Платон по-прежнему только гремит посудой на кухне, а Юля хихикает:

— Он опять забыл, где чайник. Я же говорила, это будет долго.

Юля проводит рукой сильнее, быстрее, старательно, как я и просил, но я только шиплю сквозь зубы. Боль немного отрезвляет.

Не сдерживаясь, плюю на собственную руку и на глазах у изумленной Юли провожу по члену. Она переступает с ноги на ногу и снова прикусывает чертову нижнюю губу. Потом вдруг плюет на свою ладонь, как исполнительная ученица, и возвращает руку.

Дай мне, боже, сил!

Теперь ее ладонь скользит нежнее и достаточно сильно, но постоянно сбивается с ритма, потому что Юля не перестает изучать мое тело подушечками пальцев. Впадины, вены, изгибы, она очерчивает горячую кожу с таким любопытством, как будто это какое-то восьмое чудо света.

Я с удовольствие побуду для нее анатомическим манекеном, но позже.

Перехватываю ее ладонь, показывая более жесткий обхват. Веду сильнее, резче, по-мужски, только ее рукой. Она быстро учится, и я набрасываюсь на ее губы, чтобы заглушить собственные стоны.