Я еще только прикидываю, до какого места в доме хватит моего терпения и насколько все это будет безопасно_тихо_удобно_нужное_подчеркнуть, а Очкарик уже сама тянется ко мне всем телом, нарочно становится на самые кончики пальцев, чтобы ее грудь «легла» мне в руки.

И по фигу, что там все равно есть этот тонкий клочок ткани.

Даже классно, что между ее вставшими твердыми сосками и моими ладонями существует гладкий скользкий шелк, который я тру пальцами, заставляя мою малышку нервно прикусывать губы.

Она всегда очень остро реагирует именно на ласку груди.

Смущается и краснеет, но соглашается, что во всех пошлых фантазиях с моим участием я всегда посасываю ее соски, кусаю их и облизываю, как конфеты. Пару раз, когда я думал, что взрослый бывалый мужик с богатым постельным опытом и провоцировал ее на пошлые разговоры по телефону, эта «мамина скромница» выдавала такое, что я хватался за вставший член, как подросток. И тупо дрочил. Пару раз. Чтобы уснуть и не спать с палкой под животом.

Но зато сейчас, когда она прикрывает глаза - и ее ресницы нервно подрагивают на щеках, я вспоминаю все ее слова, и делаю то, что она хотела: прихватываю соски поверх майки, сжимаю их, тяну на себя совсем чуть-чуть, пока у малышки не краснеет спинка носа.

Хер знает, почему меня это заводит.

Сжимаю пальцы сильнее - и Очкарик всхлипывает, жмется к моим губам своими.

— До кровати не дойдем, - слышу горячий шепот.

— Думаешь? - дразнюсь в ответ.

Она сама разворачивается, пытается утащить меня в дом, но я сопротивляюсь. Хочу, чтобы показала, как ей чешется. А не вот эти скромные девичьи вздохи.

— Ну Антон! - капризничает, как маленькая.

— Я еще не решил, - продолжаю кривляться, хоть уже всем сердцем ненавижу джинсы и молнию в них, в которую член упирается не то, чтобы комфортно.

До Очкарика медленно доходит, что просто так меня не взять.

Она сначала даже хмурится. Воображаю, о чем думает; снова решает, может, она слишком похудела или слишком побледнела, или материнство сделало ее непривлекательной. Приходится помочь ей случайно не свернуть не в ту сторону.

Например, поглаживая себя по стояку поверх джинсов.

Даже ее светлый, но еще очень ванильный мозг, должен сопоставить одно и другое.

Темно-зеленые глаза становятся немного ярче. За хитрым прищуром появляется вызов.

Ну, малыш, давай, покажи, что не один я в нашей семье озабоченный мужик, которому хочется всю ночь поебаться с любимой женой. Именно в такой формулировке. Потому что секс - спокойный и приятный, для души - мы устроим как-нибудь потом.

Глава пятьдесят девятая: Антон

Малышка поднимается на крыльцо, осматривается. Даже радуется, что к вечеру, как по заказу, начинает моросить дождь.

Делаю пару шагов за ней, но не спешу сокращать дистанцию. А то ведь реально тут и трахну в коленно-локтевой.

Она стаскивает с волос тяжелую заколку, которая, как обычно, болтается явно не там, где положено, до конца расстегивает толстовку и в одно движение плеч стряхивает ее на пол. Точно так же, виляя бедрами, выскальзывает из спортивных штанов. Остается в трусиках, кедах, смешных белых в горох носках и майке.

Тонкая, суховатая, без мяса там, где «модно».

На животе, над линией трусиков, пара едва заметных «ниток» растяжек.

Она всегда их стесняется, а я всегда говорю, что в курсе, что после беременности у женщин бывают растяжки. И на всякий случай напоминаю, что я и сам не Аполлон с восемью кубиками пресса, а обычный мужик.

Чуть-чуть смелея, малышка ведет головой, чтобы растрепать волосы, берется за нижний край майки.

Я задерживаю дыхание, пока она тащит ее вверх. Снимает и бросает в сторону.

Мгновение - или даже меньше - пытается ссутулить плечи и даже поднимает руки, чтобы прикрыться, но я щурюсь и предупредительно мотаю головой.

Она даже не представляет, как охуенно сейчас выглядит.