Платина и шоколад - Чацкая Настя

Глаза гриффиндорки превратились в две щели, а на щеках проступил румянец. Проигнорировав её злость, Драко лениво взглянул по сторонам, отмечая, что заинтересованных в разговоре нет — студентов под навесом было совсем мало, — и, сделав медленный шаг, сел на лавку перед Гермионой.

— Я подумал насчёт того, что ты говорила.

— На тебя не похоже, Малфой. Ни с кем себя не перепутал?

Его улыбочка едва не выжгла ядовитое пятно на сетчатке. Взгляд просто-заткнись-и-слушай остановился на лице, скользнув по её сцепленным рукам. Господи. Он действительно ведёт себя так, словно… снова сентябрь.

Чёртов сентябрь.

— Я согласен на твою идею. С дневником.

Ничего удивительного, она знала, что Малфой согласится. Её сейчас беспокоило кое-что другое. Например — какого чёрта?

Да никакого.

Просто знаешь, Грейнджер, не нужно привыкать к этому кретину. Для него это в порядке вещей. И тогда, три дня назад, рассказано всё это было не потому, что ты чем-то отличаешься от всех. А потому что он был разбит. Расстроен.

И, сказано тебе было, ждал от тебя какой-то помощи.

Что ж. Он её получил.

Помощь.

Разве нет?

Гермиона сжала губы, пожала плечами. Кивнула, вздёрнув подбородок.

— Отлично.

Несколько секунд — просто взгляд друг на друга.

Хм, кажется… Как-то слишком быстро всё получилось. Он не понял, наверное, что уже можно встать и уйти. Ну, они ведь закончили разговор, да?

Судя по тому, как он закусил губу, приподнял брови и кивнул сам себе — да. Словно итог подвёл. И начал подниматься с лавки, так толком и не усевшись.

Супер.

В груди рванулась злость.

— И это стоило того, чтобы прогонять Гарри?! — слишком громко получилось.

Ай, к чёрту.

Потому что он удивлённо замер.

— Я разве просил прогонять его?

— Ты сказал, что хочешь поговорить. Наедине.

— И?

— Это можно было сделать и…

Малфой напрягся, взглянул на неё пристально.

— Ты же не рассказала ему?

Гермиона даже растерялась.

— Конечно, нет.

— В таком случае, твой вопрос — зачем прогонять Поттера — это ересь в чистом виде. Как обычно, — и он снова сделал попытку встать.

— Ты мог бы дождаться вечера, а не вклиниваться в разговор, хамя и нарываясь на грубости. Знаешь, как это нормальные людиделают.

— Нарываются на грубости?

— Ждут!

Вдруг он рассмеялся, но смех этот был злым.

— Вечером, да? Пока ты соизволишь вернуться со своего собрания, я уже буду несколько занят. В спальне.

Слова укололи, но Гермиона только упрямо нахмурилась, несмотря на то, что в ушах эхом разорвались стоны и крики, сопровождающие её три прошедшие ночи.

— Кстати, давно хотела сказать. Это не моёсобрание, а наше. Не забыл? Старосты и всё такое.

Он только хмыкнул, постукивая носком туфли по каменной кладке пола.

— Дело в приоритетах, Грейнджер. У меня девушки, а у тебя — обязанности.

Она подняла брови. Словно ослышалась.

— Это действительно твоя непомерная наглость или ты шутишь?

— Это правда.

— Я, конечно, не специалист, но… нельзя быть таким дерьмом, Малфой.

Слизеринец какое-то время смотрел ей в лицо, словно пытаясь заглянуть в черепную коробку. Порыться в мыслях.

Найти что-то.

А потом поднялся, тут же вынуждая Гермиону запрокинуть голову.

— Нельзя слишком многого хотеть от жизни, грязнокровка. — Она могла поклясться, что он запнулся прежде, чем назвать её так. Второй раз за десять минут. — Бери что дают. Ничего сложного — просто… у кого-то есть всё. А у кого-то нет. Формула сильнейших.

Гермиона смотрела в серые глаза перед собой, близко и далеко одновременно, не понимая — блефует ли он снова или это уже по-настоящему? Почему после той ночи он так изменился, и что стало толчком? Видит Мерлин, сил разбираться в этом просто не было.