Платина и шоколад - Чацкая Настя

— Слушай меня, Грейнджер. Не переходи границы дозволенного. Никому нельзя переходить границы дозволенного, поняла? И ты не грёбаное исключение, чтобы...

Чтобы.

Губы с привкусом пунша закрыли ему рот.

Малфой оторопело замер. Моргнул. Что ещё за?..

Пару секунд — он резко отвернул голову, всё ещё не до конца осознавая — показалось ему или в самом деле Грейнджер только что использовала его способ окончить ссору.

— Какого хера ты...

Ты. Снова.

Рука скользнула на затылок, привлекая к себе.

И на этот раз язык прочертил быструю влажную полоску по контуру его губ, а затем исчез в горячем ротике, который тут же обхватил подбородок, заставляя резко выдохнуть.

Она с ума сошла? Что ещё за игры? Двинулась крышей на почве неудовлетворённого... ох, блять.

Зубы нежно прикусили кожу над кадыком.

Драко сжал челюсть. Не смей поддаваться этому, Малфой. Не смей, понял?

Старательно игнорируя терпкое возбуждение, текущее по животу в пах, он облизал губы, когда неровная дорожка поцелуев оставила за собой влажный след на шее, к воротнику, а руки нырнули глубоко под пиджак, оглаживая напряжённые плечи. Слегка скребя ногтями по материи. Возвращаясь к груди.

Что она делаетЧто она задумалаЧего она этим добьетсяЧто...

Вопросы вынеслись из головы, когда он ощутил, что руки мягко толкают его и тело бессильно приваливается спиной к стене.

Мерлин.

Пальцы уже расстёгивают первую пуговицу его рваной рубашки, а слюна отказывается проходить в раскалённое, как песок в пустыне, горло.

— Грейнджер, какого чёрта...

Она только целует его горячую кожу, часто дыша, разнося этими быстрыми прикосновениями жар по каждой вене, впитывающий и разрывающийся на кончиках пальцев.

Мерлин.

Она, кажется, возбуждалась не меньше, чем он сам.

Он следил взглядом, как горячий рот жмётся к нему сквозь рубашку. Словно пытается ощутить вкус кожи, пробиваясь для этого к самому его существу.

Пальцы нетерпеливо дёргают пуговицы.

И он... что?

Помогает. Так же нетерпеливо освобождая себя от одежды, заражённый этим безумием, чувствуя учащающуюся пульсацию в штанах. Чувствуя, как медленно едет крыша.

Сумасшедшая... блин... сумасшедшая девчонка.

Это было то, против чего нельзя было пойти. Тот самый обезоруживающий приём. Она хотела его. И это было сильнее чего-либо другого. Хоть и невыносимо нечестно.

Было почти больно смотреть, как губы Гермионы оттягивают ткань рубашки на уровне его пупка. Драко подавил стон, торопливо переводя взгляд. Не собирался он кончить в штаны, просто глядя на то, как Грейнджер блестит своими глазами, лихорадочно, возбуждённо, бросая на него взгляды снизу вверх.

И — да, ей пришлось почти сесть на корточки перед ним.

Так, что тонкий позвонок отчётливо проступил на хрупкой спине, не прикрытой платьем.

Блять. Она перед ним. У его ног. Господи, безумие...

— Нет... Грейнджер, встань...

— Тише, — сбитый очередным поцелуем шёпот достигает горящего мозга не сразу. — Пожалуйста, я очень хочу...

Она хочет.

Он не сдерживается: низкий стон пролетает жаркой пылающей птицей, отбиваясь от стен и постепенно умирая в огромном холле. Грейнджер вторит ему, но намного тише. Нежнее. И от этого.

В животе закручивается огромная, давящая, дрожащая пружина. Закручивается и набухает.

Он еле заставил себя отвести глаза. До боли вдавил затылок в стену. Бездумно смотрел перед собой, в полутьму альковов на другой стороне холла, где-то внизу, не соображая, чувствуя лишь, что рубашка распахивается под торопливыми пальцами, а любопытные губы скользят по животу, от чего каждая мышца напрягается.