Считается убийством - Миранда Джеймс (2017)

– Я устал ждать, когда ты найдешь время и расскажешь, что с тобой происходит, – я шагнул вперед. – Можешь тянуть, только не удивляйся, что я сержусь и беспокоюсь. Сын, что с тобой творится?

Шон повернулся и посмотрел на меня долгим взглядом.

– А тебе-то что за дело? – его лицо покраснело. – Я не обязан отчитываться ни перед тобой, ни перед кем-то еще.

Он перешагнул через осколки и направился в кладовку.

– Шон Роберт Гаррис, немедленно вернись. Не смей уходить, когда я с тобой разговариваю.

Шон обернулся и зло посмотрел на меня. Я с огромным трудом держал себя в руках.

– Что значит «что мне за дело»? Я твой отец. И мне небезразлично, что происходит в твоей жизни, особенно если тебя что-то мучает.

– Как внезапно у тебя проснулся интерес, – сказал Шон с лицом, перекошенным от злости. – Да, пап? А ведь последние четыре или пять лет тебе на меня было наплевать. Что же сейчас изменилось, а?

– Как ты можешь так говорить? – Давление у меня подскочило так, что заломило в висках. – Мы много лет созванивались по нескольку раз в месяц.

– Не созванивались. Это я тебе звонил. А сколько раз ты снимал трубку и звонил мне первым?

Мне стало трудно дышать. Шон был прав, и это было ужасно: я действительно ждал его звонков, а сам почти никогда не звонил ему, разве что в день рождения. Но почему? Знал, как он занят на работе, и не хотел отвлекать? Эта отговорка вдруг начала мне казаться совершенно неубедительной.

Шон подошел к столу и ухватился обеими руками за спинку стула, словно ему нужно было на что-то опереться, чтобы не упасть.

– А когда я звонил, чтобы серьезно поговорить, ты отвечал какую-нибудь банальность, чтобы я отвязался – типа, все будет хорошо. Ты не хотел слушать, ну я и перестал рассказывать. Мы стали обсуждать всякую ерунду, твоего кота и что он еще сделал смешного.

– Шон, прости меня.

Я обидел сына и был бесконечно зол на себя. Теперь мне стало понятно, в чем дело. И нужно было объяснить ему это и надеяться, что он, может быть, поймет и простит.

– Ты прав, – сказал я ему. – Я тебя не слушал. Ты рассчитывал на меня, а я тебя подвел. Никогда себе этого не прощу. Единственное, что я могу сделать – рассказать, какими я сам вижу те годы, что прожил без твоей матери.

При упоминании о ней лицо Шона помрачнело.

– Расскажи, я слушаю.

Я глубоко вздохнул, чтобы успокоиться.

– Ты помнишь, как тяжело она болела. Тогда я мог думать только о ней. А потом, вскоре после ее смерти, умерла тетя Дотти, и для меня это тоже стало ударом. Мне было очень больно, и, думаю, поэтому я отгородился ото всех, даже от детей… А потом я переехал сюда и на парковке у библиотеки подобрал котенка. И стал заботиться только о Дизеле, а он меня утешал и развлекал. Я выстроил себе тихий, спокойный мирок и закрылся в нем: работа и городская библиотека, больше в моей жизни ничего не осталось.

Шон молча смотрел на меня.

– Прошлой осенью случилось это убийство, и меня вытряхнуло из уютного гнездышка. Я начал понимать, что веду себя как эгоист. Но я даже не представлял, как сильно все это тебя ранит.

Я подождал, пока Шон что-нибудь скажет, но он все так же молча смотрел на меня.

– Ты меня понимаешь? Сможешь меня простить?..

Внутри у меня все переворачивалось. Неужели я навсегда разрушил отношения с сыном?

– Пап, нам всем было плохо, – голос Шона звучал хрипло. – Мы с Лаурой были просто раздавлены, представить не могли, как это, остаться без мамы, – он судорожно вздохнул. – А потом нам стало казаться, что мы и тебя потеряли. Лаура справлялась лучше, чем я, вы с ней всегда были ближе. – Пока я искал слова, чтобы ответить ему, Шон продолжил: – И ты стал отдаляться… Продал наш дом, а нас даже не спросил. Уехал за шестьсот миль. Лаура перебралась в Калифорнию, а я остался сам по себе, – он помолчал. – Мне казалось, что ты нарочно от меня отгораживаешься.