Считается убийством - Миранда Джеймс (2017)

Он смотрел на меня, и накопившаяся за эти годы боль стояла между нами почти осязаемой стеной. Его слова сыпались на меня, как удары. Ноги подгибались, и я с трудом подошел к нему.

– Шон, посмотри на меня.

Некоторое время он смотрел в сторону, потом наши взгляды встретились.

– Я теперь всегда буду готов тебя выслушать. И никогда больше не оттолкну. Вы с Лаурой для меня дороже всего на свете, – я перевел дыхание. – Прости, что ты столько из-за меня вытерпел. Но я это сделал не нарочно и никогда от тебя не отвернусь, клянусь тебе.

Я обхватил его и прижал к себе. Сначала он был напряженным, потом обнял меня. Его плечи задрожали, и он расслабился. Мы постояли так немного, потом я осторожно высвободился, шагнул назад и увидел, что Шон смотрит на меня, неуверенно улыбаясь.

– Спасибо, пап. Кажется, я понял, что с тобой происходило, – сказал он. – Если хочешь, я расскажу тебе, почему ушел с работы. Только пойдем на веранду, если ты не против. Там уютнее.

– Конечно. Только сначала надо убрать с пола осколки.

Я достал из шкафа совок и маленький веник, Шон собрал крупные осколки, а я подмел остальное.

– Прости за разгром, – сказал Шон, споласкивая руки над раковиной.

– Ничего страшного, – ответил я. – Мне хочется пить. Ты будешь что-нибудь?

– Просто воды, – сказал Шон. – Иди первым, я через минуту приду. Я запер Данте наверху, и он там, наверное, уже с ума сходит.

Он поднялся к себе, а я набрал стакан воды. Когда я вышел из кухни, навстречу мне по лестнице сбежал Дизель. Он замурлыкал, и в его голосе отчетливо звучал вопрос.

– Знаю, что поздно, – ответил я. – Но мы с Шоном идем на веранду поговорить. Пойдем с нами.

На веранде я зажег только одну слабую лампу. В ее неярком свете мы уселись: я в кресло, Дизель растянулся рядом на старом диване. Через пару минут к нам присоединились Шон и Данте. Пудель сразу подошел к сетчатой двери и поскреб ее лапой. Шон рассмеялся и выпустил пуделя во двор.

– Эй, Дизель, а ты как? Хочешь наружу?

Дизель взглянул на Шона и зевнул.

– Кажется, нет, – он снова усмехнулся, отпустил дверь, и она захлопнулась. Шон сел в другое кресло в нескольких шагах от меня и сделал глоток воды из чашки, которую я для него там поставил. Он немного помолчал, глядя в пол.

– Пап, я не рассказывал тебе не потому, что мне было страшно, а потому, что мне стыдно, – он покраснел. – Ты решишь, что я кретин, раз попал в такую тупую ситуацию.

– Меня не стоит стесняться, – мягко сказал я. – И я никогда не буду думать, что ты кретин. Я ведь и за некоторые свои поступки до сих пор сгораю со стыда.

– Ну, тогда слушай. Эта Лорелея, которая сейчас звонила, моя бывшая начальница. Ей сорок с небольшим, и она очень крутой профессионал, одна из самых влиятельных фигур во всей конторе, – он помолчал и снова сделал глоток воды. – А еще она пожирает мужчин и выплевывает косточки, – он опять покраснел. – Последние полтора года мы с ней вместе готовили два крупных судебных процесса, я вкалывал по сто часов в неделю. Мы много времени проводили вместе, по крайней мере сначала, а она… она очень хороша собой.

– И вы перешли от чисто деловых отношений к личным, – я постарался не выказывать удивления, но все-таки не ожидал, что он свяжется с женщиной почти на двадцать лет старше. В старших классах и в колледже его интересовали только ровесницы.

– Именно так. Она дала понять, что я ей нравлюсь, а я втрескался в нее по уши. Только и думал, что о ней. Готов был пахать круглые сутки, лишь бы ей угодить.

Сердце у меня сжалось от жалости к сыну: я уже понял, как будет развиваться эта история.

Шон смотрел через окно во двор.