Дама в черном - Гастон Леру (1993)

— Видите ли, в подобном деле нельзя ничего упускать. Два воплощения Дарзака пришли, и два его воплощения ушли, причем, одно из них в мешке. Есть от чего потерять голову. И сейчас еще я не хотел бы наговорить глупостей. Пусть присутствующий здесь Дарзак подтвердит, что поводы для подозрений действительно существовали.

Как обидно, подумал я, что Рультабиль не поговорил со мной. Открыв «Австралию», он избавился бы от многих трудностей.

Стоя перед журналистом, господин Дарзак раздраженно воскликнул:

— Какие поводы? О чем вы говорите?

— Сейчас поймете, мой друг, — продолжал Рультабиль с величайшим спокойствием. — Исследуя возможность того, что вы являетесь подлинным Дарзаком, я говорил себе примерно следующее: «Если бы это был Ларсан, то уж кто-кто, а дочь профессора Станжерсона должна была это заметить». И вот, раздумывая над поведением той, которая, обвенчавшись с вами, стала госпожой Дарзак, я пришел к выводу, что все это время она подозревала в вас Ларсана.

Матильда, опустившаяся было на стул, нашла в себе силы подняться и испуганным жестом протестующе вскинуть руку. Лицо Робера Дарзака исказилось страданием. Он сел и вполголоса произнес:

— Неужели вы действительно могли так подумать, Матильда?

Его жена прикрыла глаза рукой и ничего не ответила.

Рультабиль с неумолимой и, по-моему, излишней жестокостью продолжал:

— Когда я теперь вспоминаю поведение госпожи Дарзак после вашего возвращения из Сан-Ремо, то нахожу в нем постоянное опасение, что ей не удастся скрыть тайного ужаса и постоянной тревоги. Дайте же мне закончить, господин Дарзак. Надо наконец объясниться. Необходимо прояснить ситуацию. По-моему, нет ничего более естественного, чем поведение мадемуазель Станжерсон. Быстрота, с которой она согласилась ускорить свадьбу, свидетельствует о ее желании окончательно прогнать муки своего рассудка. Ее глаза яснее всяких слов говорили: «Господи, почему я по-прежнему продолжаю видеть повсюду этого человека? Почему я подозреваю Ларсана даже в том, кто находится рядом со мной, кто ведет меня под венец, кто увозит меня!»

На вокзале, прощаясь, она уже взывала: «На помощь!» На помощь против нее самой, против ее мыслей. И, может быть, против вас, сударь? Но эти мысли она никому не осмеливалась высказать, не без основания опасаясь, что ей возразят.

Спокойно наклонившись к уху господина Дарзака, Рультабиль едва слышно произнес:

— Не сходите ли вы с ума? Эти слова прозвучали достаточно тихо, чтобы Матильда не догадалась о смысле сказанного, но мне все-таки удалось их расслышать.

— Теперь вы должны понять все, дорогой мой Дарзак, — продолжал Рультабиль, выпрямляясь. — И ту странную холодность, с которой она к вам относилась, и угрызения совести, заставлявшие ее по временам окружать вас самым нежным вниманием. Наконец, видя, как часто вы бываете печальным и мрачным, я предполагал, что вы и сами понимали состояние госпожи Дарзак. Чувствовали, что в глубине души она не расставалась с мыслью о Ларсане, когда смотрела на вас, обращалась к вам или просто молчала рядом с вами. И следовательно, — поймите меня, пожалуйста, правильно, — одного предположения о том, что дочь профессора Станжерсона сразу бы заметила подмену, было мне недостаточно, так как вопреки самой себе она все время ее замечала! Нет, мои подозрения были рассеяны совершенно другим обстоятельством.

— Их могла бы рассеять, — с иронией и отчаянием воскликнул Робер Дарзак, — простая мысль, что если я Ларсан, уже заполучивший мадемуазель Станжерсон, ставшую моей женой, то в моих же интересах убедить ее по-прежнему верить в смерть этого негодяя, а не воскрешать себя вновь! Разве не с того самого момента, как Ларсан опять появился на свет, я вновь потерял Матильду?