Ночной администратор - Джон Карре (2016)

В лавке миссис Трезевэй Джонатан появился в холодную, ветреную пятницу под именем Линден, которое всплыло само собой, когда Берр предложил придумать псевдоним. В жизни Джонатан не встречал ни одного Линдена, только как будто слышал что-то похожее из уст матери-немки. То была какая-то песенка или стихи, которыми она развлекала его, лежа на своем, как ему казалось, вечном смертном одре.

День был унылый и хмурый, больше похожий на вечер, начавшийся сразу после завтрака. Селение лежало в нескольких милях от мыса Лендс-Энд. Терновник, росший вдоль гранитной изгороди дома миссис Трезевэй, казалось, сгорбился от частых штормовых ветров, приходящих с юго-запада. Бумажные плакаты на бамперах автомашин у церкви призывали странствующих возвратиться в свой дом.

Тайно вернуться в собственную страну, которую ты давно покинул, – в этом есть что-то воровское. Ну не мошенничество ли – обзавестись новехоньким именем, а в придачу и новехоньким «я». Все время задаешься вопросом, чью одежду ты украл, что за тень отбрасываешь, бывал ли здесь раньше в другом обличье.

Первый день пребывания в этой роли после шести лет эмигрантского безличия особенно знаменателен. Это ощущение обновленности, должно быть, бросало отсвет на лицо Джонатана, потому что миссис Трезевэй впоследствии вспоминала, что заметила в нем некую приподнятость, которую она называла «огонек». А миссис Трезевэй ничуть не была склонна к фантазиям. Умная высокая женщина, полная чувства собственного достоинства, почти величия, выглядела совсем не провинциально и уж во всяком случае не по-деревенски. Иногда она изрекала такие вещи, что оставалось только гадать, что могло бы из нее получиться, имей она современное образование или мужа, у которого под шляпой было бы чуть-чуть побольше, чем у бедняги Тима, который умер от удара на последнее Рождество, так как принял чересчур много благодати в Мэзоник-холле.

– Джек Линден, он был востер, – говорила она поучительным тоном старой корнуоллки. – Глаза у него были на первый взгляд славные. Я бы сказала, веселые. Но они как бы обнимали тебя, и не в том смысле, в каком ты думаешь, Мэрилин. Казалось, будто он смотрит на тебя со всех точек сразу. Он, бывало, еще и в магазин не войдет, а уж кажется, вот-вот что-нибудь стянет. Да он и стянул… Теперь-то мы знаем. Хотя о многом лучше бы вовсе не знать.

Было двадцать минут шестого, десять минут до закрытия, и миссис Трезевэй подсчитывала дневную выручку, перед тем как отправиться смотреть по телевизору очередную серию «Соседей» вместе с дочерью, которая возилась наверху с маленькой дочуркой. И тут послышалось тарахтение его огромного мотоцикла – «настоящего зверюги», – и миссис Трезевэй увидела, как он, оставив мотоцикл на стоянке, снимает шлем и приглаживает волосы, причем никакой необходимости в этом не было, просто чтобы расслабиться после дороги, догадалась она. Он улыбался, в этом не было никакого сомнения. «Муравей, – подумала миссис Трезевэй, – из неунывающих». В Западном Корнуолле муравьями называли всех иностранцев, а иностранцами – всех прибывших с восточного берега реки Теймар.

Но этот как с неба упал. Миссис Трезевэй собралась было вывесить на двери табличку «Закрыто», но вид незнакомца остановил ее. К тому же ботинки, точно такие же, как у Тима, – начищенные до блеска и тщательно вытертые о половик у входа. От мотоциклиста этого никак нельзя было ожидать.

Итак, миссис Трезевэй вернулась к подсчетам, пока он ходил между полками, даже и не подумав взять специальную корзинку, как, впрочем, всякий мужчина, будь он хоть Пол Ньюман, хоть последнее ничтожество: зайдет за лезвиями для бритья, а выйдет с охапкой покупок, но ни за что не возьмет корзинку. А двигается так тихо, почти бесшумно, словно ничего не весит! Можно ли сказать о мотоциклистах, что они, как правило, тихони?

– Вы приехали из центра, голубчик? – не удержалась миссис Трезевэй.

– О да, боюсь, что так.