Тайна леди Одли - Мэри Брэддон (2009)

Я пишу тебе в таком смятении ума, какое едва ли кто переживал. Не могу рассказать тебе, что со мной случилось, могу лишь сказать, что произошло нечто, что гонит меня из Англии с разбитым сердцем искать уголок на свете, где я мог бы умереть в безвестности и всеми позабытый. Прошу тебя лишь об одном — забудь меня. Если бы твоя дружба пригодилась мне, я бы ею воспользовался. Если бы твой совет мог помочь мне, я бы доверился тебе. Но мне ничто не может помочь — ни дружба, ни совет, и я говорю тебе лишь одно — благослови тебя Господь за прошлое и помоги забыть меня в будущем.

Д. Т.».

Вторая бумага была адресована другому человеку и оказалась гораздо короче, чем первая:

«Элен!

Да простит тебя Господь и пожалеет за то, что ты сегодня сделала так же искренне, как это делаю я. Живи с миром. Ты больше не услышишь обо мне. Для тебя и всего света отныне буду я тем, кем ты хотела сделать меня сегодня. Можешь не опасаться меня: я покидаю Англию, чтобы никогда не вернуться.

Д. Т.».

Роберт Одли сидел, глядя на эти строки в беспомощном недоумении. Это был не почерк его друга, но они явно были написаны им самим и подписаны его инициалами.

Он испытующе посмотрел на Люка Маркса, полагая, что его разыгрывают.

— Это было написано не Джорджем Толбойсом, — промолвил он.

— Это было написано, — ответил Люк Маркс, — мистером Толбойсом, каждую строчку он писал своей рукой, но левой, так как правая была сломана.

Роберт Одли поднял глаза вверх, и тень подозрения исчезла с его лица.

— Я все понял, — сказал он. — Расскажите мне все, расскажите, каким образом спасся мой друг.

Он еще едва сознавал, что услышанное им — правда. Он не мог поверить, что его друг, которого он горько оплакивал, все еще мог пожать ему руку в счастливом будущем, когда развеется тьма прошлого. Сначала он был ошеломлен и удивлен, и не в состоянии понять эту новую надежду, столь неожиданно пробужденную в нем.

— Расскажите мне все, — воскликнул он, — ради бога, не упускайте ничего, дайте мне понять, если смогу.

— Я работал на ферме Аткинсона в прошлом сентябре, — начал Люк Маркс, — помогал складывать в стога сено, и поскольку самая короткая дорога с фермы домой пролегала по лугам за Кортом, я часто ходил по ней, а Феба обычно стояла у садовой калитки в конце липовой аллеи, чтобы поболтать со мной, зная, когда я возвращаюсь. Иногда она ждала меня там, а иногда я перепрыгивал через ров и заглядывал в людскую выпить кружку эля и немного перекусить.

Не знаю, что делала Феба вечером седьмого сентября, — я помню число, потому что Аткинсон заплатил мне сполна в тот день и я расписался за деньги — не знаю, чем она занималась, только ее не было у калитки за липовой аллеей, поэтому я обошел сад и перепрыгнул через ров, потому что мне нужно было повидать ее именно в тот вечер, ведь на следующий день я собирался работать на другой ферме, за Челмсфордом. Часы пробили девять, когда я переходил через луга между фермой Аткинсона и Кортом, и, должно быть, было уже четверть десятого, когда я добрался до огородов.

Я прошел по саду и вошел в липовую аллею, самый короткий путь в людскую лежал через кустарник и старый колодец. Ночь была темная, но я хорошо знал дорогу, и в темноте светилось красным светом окошко людской. Я находился вплотную в срубу старого колодца, когда услышал звук, от которого кровь застыла в жилах. Это был стон, мучительный стоп человека, лежащего где-то в кустарнике. Я не боюсь привидений, но что-то в этом стоне пронзило меня насквозь, и с минуту я стоял, не зная, что делать. Но затем я вновь услышал стон и начал искать в кустах. Я нашел человека, спрятавшегося под листьями лавра, и сначала решил, что он задумал недоброе; я уже собрался было взять его за ворот и потащить в дом, когда он схватил меня за руку, не вставая и пристально глядя на меня, и спросил, кто я и какое отношение имею к обитателям Корта.