Сатурналии - Джон Робертс (2017)

Мы спустились по центральной лестнице и уселись на мраморных стульях, приберегаемых для преторов, рядом с давно пустующим стулом фламина Диалиса.

– А теперь, мой юный друг, чем я могу тебе помочь? – спросил Цицерон.

По внимательному выражению его лица я видел, что он и вправду надеется на какую-нибудь головоломную загадку, чтобы отвлечься от грозного сонма своих печалей, – и задался вопросом, как мне обсудить дело так, чтобы меня не приняли за сумасшедшего.

– Марк Туллий, ты один из самых образованных людей нашего века. Прав ли я, что твое познание богов так же глубоко, как твоя эрудиция в законах, истории и философии?

– Во-первых, позволь сказать, что ни один человек не может по-настоящему знать богов. Но я много изучал написанное и сказанное о них.

– Как раз то, что мне нужно. Если я могу осмелиться задать столь личный вопрос – во что именно веришь ты сам?

Мгновение мой собеседник помолчал.

– Двадцать лет назад я предпринял длинное путешествие в Грецию, – заговорил он затем. – Я сделал это, чтобы учиться, чтобы восстановить свое пошатнувшееся здоровье и, между прочим, чтобы спастись от внимания Суллы. Он все еще был диктатором и имел причины меня не любить. Я учился у Антиоха, самого выдающегося и образованного человека. В то время меня также посвятили в элевсинские мистерии. Я был скептиком до мозга костей, но мистерии стали для меня самым просвещающим и волнующим переживанием. Их, конечно, запрещено обсуждать с непосвященными, но достаточно сказать, что с тех пор я убежден не только в возможности хорошей жизни, но и в бессмертии, или, по крайней мере, в преемственности душ.

Сам я не переживал ничего настолько глубокого.

– Понимаю. И все-таки большинство людей в большинстве частей мира имеют собственных богов, которые, как они считают, управляют вселенной. У этой веры есть хоть какие-то основания?

– Людьми по большей части правит страх, – сказал Цицерон. – Они боятся мира, в котором живут. Они боятся того, что видят, и того, чего не могут видеть. Они боятся своих собратьев. Под всеми этими страхами, поспешу заметить, есть свои основания. Мир и вправду опасное и враждебное место. Люди ищут силы, которые контролируют этот мир, и ищут, как бы их умиротворить.

– А могут ли эти силы быть такими, какими мы их воображаем? – спросил я.

– Ты имеешь в виду, вправду ли Юпитер – величественный мужчина средних лет, которому прислуживают орлы? А у Нептуна голубые волосы и трезубец? А Венера – роскошная, бесконечно сексуально притягательная женщина?

Оратор засмеялся.

– Мы взяли это от греков, Деций. Для наших предков боги не имели формы. Они были силами природы. Им поклонялись в полях, в лесах и в усыпальницах. Но трудно вообразить себе бога, не имеющего формы, и, когда мы увидели образы, созданные греками и олицетворяющие их богов, мы их присвоили.

– Но мы и вправду как-то влияем на богов своими ритуалами, церемониями и жертвоприношениями?

– Мы влияем на самих себя. Признавая эти невыразимые силы, мы видим самих себя в правильной перспективе, а именно – в смиренной. Наши ритуалы укрепляют порядок в обществе, начиная с ежедневных церемоний, проводимых главой каждого семейства, до великих государственных обрядов. Все они проводятся сообща и все подчеркивают строгую иерархию государства в подчинении государственным богам. Что касается жертвоприношений, то все люди понимают принцип обмена. Человек дает нечто ценное в обмен на нечто другое. Для обычного люда жертвоприношение именно таково – обмен материальных предметов на менее материальные, но, тем не менее, ощутимые выгоды, получаемые от богов. Образованные люди воспринимают жертвоприношение как символический жест, приводящий к единству наших смертных личностей и высших сил, верховенство которых мы признаём.

– А человеческие жертвоприношения?

Цицерон посмотрел на меня пронизывающим и слегка раздраженным взглядом.