Мир - Наталья Мар (2019)

Насколько было тяжко графу, сколько все это длилось – Шима не знал. Краем глаза он видел, как золотые листья на волосах Канташа развернулись и трепетали. Значит, и он был в первобытном ужасе. Но этот страх, достигнув наивысшей точки, начал оступать, а мир потихоньку возвращался.

– Он мертв, – произнес синтетик, не оборачиваясь.

– Как?! Но… – граф бросился к Аруске. – Но его тело, посмотрите…

Угольной корки, что сыпалась с худеньких плеч мальчика, не было. Его кожа стала точно такой, как у посла. Будто и не было ожогов.

– Присмотритесь, – и робот встал.

Алливеец откинул плед целиком, взял руку принца в свою. Тот не двигался. А глубоко под прозрачной кожей – прямо из тонкой косточки на запястье – пробивались нежные ростки. Граф упал на колени и, не выпуская руку мальчика, заплакал над его телом.

– Мне так жаль, – безжизненно произнес андроид, – Правда жаль, Канташ, хоть я и предрекал такой исход. Смерть ребенка всегда трагедия.

– Но что… почему? Почему так? Почему его тело излечилось, но он все-таки… умер?

– Поздно. Было слишком поздно для помощи вашей расе. Чем ближе вид к диастимагу, тем ближе к краю смерти он может подойти, чтобы его еще можно было вытащить. Алливейцы же далеки от меня. И принц был даже не на краю: вот уже который день он с него падал.

Облик мальчика менялся на глазах. Ростки вились под кожей, пробивались там, где тонко, становились крепче. Не было ничего страшнее этого, но и ничего естественнее.

– Выходит, и чудо не помогло, – прошептал граф.

– Лечебная диастимагия заставляет тело работать так, как для него лучше. Но для вас существует два вида жизни, и тело Аруски давно решило, что лучше для него – «перейти». Поэтому боты, что я в него запустил, увидели в нем не мальчика. А растение. И помогли ему умереть… так, как следовало.

Шиманай, о котором все забыли, решился подойти ближе:

– Ты стал еще прозрачнее, Эйден.

– Много сил потратил.

– Получается, Аруска был обречен, как только вернулся из похода? Как это возможно?

– В каждом организме есть своя программа, которая обеспечивает его выживание. Ты это знаешь. Если бы принц… вернее, его тело, хотело… черт… – Эйден путался от истощения, от своего провала. – Если бы в его программе не было смерти, он бы откликнулся на лечение иначе.

– Смерть в его программе?

– После злополучного похода мальчик выполнял новую программу. Сами того не понимая, все эти дети умерли задолго до появления симптомов. Они не противились ничему, кроме лечения, и не боролись ни за что, кроме смерти. Смерти по определенному древнему сценарию. И оттого все, что я сделал, это изменил его последнюю главу.

– Решающую для алливейцев, – произнес Канташ, поднимаясь с колен. Он уже взял себя в руки или талантливо изобразил это, как умеют только политики. – Глубоко поврежденные огнем, алливейцы не могут прорасти и гниют, сохнут, становясь трухой и пищей для чужих корней. Мы верим, что каждый, кто сумел прорасти, рождает новую душу вместе с новой жизнью… Может, это не так, но мы хотим в это верить и много лет продолжаем исследования. Можно сказать, вся флора Алливеи – наша боль и наша религия.

Шима коснулся дрожащих ростков на постели. На хрупких, еще белесых стеблях набухали почки листьев.

– Они всегда растут так стремительно? – удивился он.

– Нет! Это, кажется, Его Величество… – граф и сам был немало поражен такими скорыми переменами. Эйден кивнул:

– Диастимагия ускорила рост. Советую поместить его в более подходящие условия, чтобы корни могли питаться сами. С появлением цветков боты решат, что их миссия завершена, и мальчик… вернее, то, чем он станет, начнет расти, как обычно.

Уже в коридоре андроид остановился и тронул графа за локоть:

– Канташ. Я почти ничем не смог вам помочь, но вы очень поможете мне, если дадите корабль, способный доставить нас к бинару-наводчику.