Много званых - Алексей Иванов (2016)

Филофей отвёл взгляд. Всё как обычно. Когда хотят вершить неправую месть, всегда вспоминают «око за око». Но ведь в Писании говорится не о том, что надо мстить. Говорится, что за выбитое око врагу выбивают одно око, а не оба. За один зуб выбивают один зуб, а не всю челюсть. Но людской счёт всегда с лихвой, а по божьему счёту остяки Певлора уже заплатили своё.

– Если всегда око за око – весь мир сделаем слепым, – сказал Филофей.

Гагарин с укором покачал головой, словно не ожидал такого от владыки.

– Не мне учить тебя, отче, но так негоже. Остяки ведь не на какого-то бродягу напали, а на бывшего сибирского митрополита, – Матвей Петрович заботливо подоткнул Филофею одеяло. – И ты к ним не за морошкой приехал. Ты выполнял наказ государя. Такое нельзя спускать с рук.

Матвей Петрович не гневался на остяков, не испытывал к ним ненависти или злобы. Но виновных требовалось наказать, иначе он тут не властелин.

– Они как дети, – Филофей ещё надеялся, что эта ложь остановит князя.

– Может, в вере они как дети, но в жизни они знают, что казённых людей трогать нельзя. Ведают, что творят. Верно говорю, отче Иоанн?

Матвей Петрович оглянулся на митрополита. Иоанн вновь ощутил на своей шее неподъёмную и неумолимую руку державы.

– Верно, – принуждённо произнёс он.

Филофей вздохнул и отвернулся к стене.

– Не скажу, Матвей Петрович. Не обессудь.

– Упрям же ты, – вроде бы смирился Гагарин. – Ладно, выздоравливай.

На крыльце архиерейского дома Матвея Петровича ждал Дитмер.

– Из булата старик откован, – с уважением сказал Гагарин и хлопнул шапкой о перила. – Молчит. Покрывает инородцев. Найди мне, Ефимка, тех служилых, которые с ним там были, и допроси. Потом к Чередову пойдём.

Шила в мешке не утаишь, и уже вечером к Дитмеру явились Кирьян Кондауров и Кондрат Шигонин. Наутро Гагарин отправился к Чередову.

Полковник Васька Чередов возглавлял Тобольский полк служилых людей – главную разъездную военную силу Сибири. Служилые несли дозоры на границе со степью, ходили в военные походы, усмиряли мятежи, собирали подати, сопровождали купеческие караваны и воеводские обозы с пушниной и казной. Верстали в службу всех, кто хотел: и русских, и татар, а часто и ссыльных немцев, хохлов и литвинов. Служилые исполняли указы воеводы; раз в год они получали жалованье деньгами, хлебом и овсом, ещё им давали покосы и пашенные угодья. Но не меньший прибыток эти добры молодцы имели со своей службы, когда пихали за пазуху то, что урвали от инородцев и мужиков-лапотников, или то, что добывали в схватках со степняками.

Для своего лихого воинства Чередов имел на Воеводском дворе большое Драгунское подворье. Внутри своего общества служилые жили бесстыжей вольницей: сами выбирали десятников, есаулов и сотников, сами вершили суд и никого в свои дела не допускали. С крыльца губернаторского дома Матвей Петрович не раз слышал матерный рёв яростных драк на Драгунском подворье, пьяное пенье или вопли тех, кого там наказывали кнутом.

На пограничных реках, конечно, были и казаки – тобольские, ишимские, енисейские, ленские, амурские. Но к своему сословию казаки приписывались навечно и кормились от земли, а не от воеводы. Сторожевую службу держава оплачивала им свободой от казённого тягла. Казаками тобольского разряда командовал полковник Афанасий Матигоров. Ещё при воеводе Черкасском он занял бывшую избу Пехотского приказа возле Драгунского подворья, однако у Матигорова сроду не бывало таких буйных толп, как у Чередова. Матигоров собирал домовитых годовальщиков, служивших по году в самых глухих и дальних острогах Сибири, и годовальщики целовали крест, что не будут пить хмельного, буянить и воровать друг у друга.