Свет спугнул все тени, и они сонно запорхали вокруг, когда Муми-тролль приподнял фонарь. Множество теней, разных форм и очертаний, качалось вверх-вниз в пустом стволе маяка. Получалось красиво. Ступеньки изгибались, уходя вниз, вниз, вниз, серые и непрочные, как скелет древнего животного, и в самом низу их проглатывала темнота. Муми-тролль спускался по лестнице, при каждом шаге тени взлетали и плясали перед ним по стенам. Это было так красиво, что даже не страшно.

Муми-тролль шаг за шагом спускался. Он крепко держал в лапах фонарь и так дошёл до слякотного дна маяка. Тяжёлая дверь, как всегда, заскрипела. И вот он уже стоит на скале, и остров встречает его холодным и неправдоподобным лунным светом.

«Как интересно жить, — подумал Муми-тролль. — В одно мгновение всё может перевернуться с ног на голову — и без всякой причины. Лестница становится волшебной, а про полянку не хочется больше думать. Всё меняется, и никто не знает отчего».

Запыхавшийся, он спустился по скале, через вереск, через осиновую рощу. Деревья молчали — ветра не было. Муми-тролль замедлил шаг и прислушался. С берега не доносилось ни звука.

«Наверное, они меня испугались, — подумал Муми-тролль и присел, чтобы погасить фонарь. — Те, кто бегает тут по ночам, должно быть, очень пугливые. Этот остров даже ночью настороже».

Фонарь погас, и остров вдруг сделался ближе. Муми-тролль уже знал его от мыса до мыса, в лунном свете остров был неподвижным и очень родным. Муми-тролль больше ничего не боялся, просто прислушивался. Топот послышался снова. Кто-то бегал по песку за кустами ольхи, носился туда-сюда, иногда забегая в воду; слышался плеск, и в воздух летела белая пена…

Это были две морские лошадки, его лошадки — они, и никто иной, и к этому всё шло. Серебряная подкова, которую он нашёл на песке, календарь и та волна, в которую луна обмакнула свою туфельку, и крик, который он услышал во сне… Муми-тролль стоял в зарослях ольхи и смотрел, как танцуют морские лошадки.

Они скакали по песку, закидывая головы, разметав гривы, хвосты развевались длинными блестящими волнами. Они были неописуемо красивые и лёгкие, и знали это, они с равнодушной естественностью заигрывали сами с собой, или с островом, или с морем, им было всё равно. Время от времени они стремглав бросались в воду, поднимая высокие брызги, выбивая радуги в лунном свете, и убегали обратно под своими радугами, кося глазом, и наклоняли головы, чтобы подчеркнуть изгиб шеи. Казалось, что они танцуют перед зеркалом.

На миг они замерли, прижавшись друг к другу, явно думая о самих себе. Обе лошадки были покрыты серой шёрсткой, и даже со стороны ощущалось, какая она мягкая и тёплая, как скатывается с неё вода. Казалось, что лошадки усеяны мелкими цветочками.

Муми-тролль наблюдал за ними, пока с ним самим не произошло нечто странное — возможно, совершенно естественное: он вдруг почувствовал себя таким же прекрасным, лёгким, игривым и горделивым. Он выбежал на песок и воскликнул:

— Какая луна! Как тепло! Кажется, что вот-вот полетишь!

Лошадки вздрогнули и метнулись прочь. Они проскакали мимо с круглыми глазами, гривы волновались, как вода, копыта выстукивали панический марш, и всё-таки отчего-то было понятно, что всё это игра. Муми-тролль знал, что они просто играют в страшный испуг и радуются этой игре, но он не знал, можно ли потрепать их по спинам или ещё как-то успокоить. Он снова стал маленьким, толстым и неуклюжим и, когда они пробежали мимо него в море, закричал:

— Лошадки, вы такие красивые! Не убегайте от меня!

Взметнулись брызги, последняя радуга пропала, берег снова был пуст.

Муми-тролль сел на песок и стал ждать. Он был уверен, что лошадки вернутся, просто обязаны вернуться, главное, чтобы у него хватило терпения дождаться.

Ночь тянулась всё дольше, луна зашла.