Поворот к лучшему - Кейт Аткинсон (2011)

Русские невесты в интернете не были похожи на девочек и не производили впечатления особенно покладистых. Людмилы, Светланы и Лены казались взрослыми женщинами, которые знают, что делают (торгуют собой — от правды не скроешься). Их разнообразные достоинства и таланты потрясали воображение, они любили диско и классику, гуляли по музеям и паркам, читали газеты и романы, следили за фигурой и знали иностранные языки, работали бухгалтерами и экономистами, были «серьезными», «добрыми», «целеустремленными» и «элегантными» и искали «порядочного мужчину», «интересного собеседника» и «романтика». С трудом верилось, что за этими впечатляющими резюме стоят настоящие, живые женщины, а не просто обитательницы виртуального пространства, — но вот же они, эти Людмилы, Светланы и Лены или им подобные, за большой деревянной дверью на (немного жутковатых) улицах Петербурга. От этой мысли у него внутри все затрепетало от ужаса. Он узнал это чувство: то было не желание, то был соблазн. Он мог получить желаемое, купить себе жену. Разумеется, он не думал, что они действительно сидят, как овцы в загоне, за этими облезлыми стенами. Но они были близко. В этом городе. Они ждали.

У Мартина был свой женский идеал. Не Нина Райли и не покупная жена, мечтающая об экономическом благополучии и новом паспорте. Нет, его идеальная женщина была родом из прошлого — этакая добрая английская женушка, молодая вдова, потерявшая мужа — летчика-истребителя — в Битве за Британию и теперь храбро преодолевавшая невзгоды, в одиночку воспитывая сына. «Милый, папочка умер, он был красивым и храбрым, и он сражался, чтобы жить для тебя, но ему пришлось нас покинуть». Этот серьезный мальчик по имени Питер или Дэвид носил серые рубашки с цветными вязаными безрукавками. У него были напомаженные волосы и ободранные коленки, и больше всего на свете ему нравилось по вечерам собирать с Мартином модели самолетов. («Как раз на таком папа летал, да?») Мартин охотно уступал первенство в их сердце пилоту «спитфайра» (Роли или Джиму), ласточкой взмывавшему в голубые английские небеса. Мартин знал, что эта женщина благодарна ему за то, что он помог ей склеить разбитую жизнь, и никогда его не бросит.

Иногда ее звали Марта, изредка — Эбигейл (в воображаемой жизни легко изменить личность), но, как правило, она обходилась без имени. Дать ей имя означало сделать ее реальной. И одновременно признать, что ее существование невозможно.

Женщин лучше не выпускать из собственного воображения. Когда они вырываются оттуда в хаос реального мира, они становятся вспыльчивыми, враждебными и донельзя пугающими. Из-за них случаются происшествия. Его вдруг затошнило. «Ждет подсудимого, который и после вынесения приговора окажется в подвешенном состоянии». Пять букв.

10

Джексон сел в 41-й автобус на Маунд-плейс и подумал: ладно, если она хочет, чтобы он катался на автобусе, пусть так и будет. Длинный маршрут 41-го заканчивался в Крэмонде. Он знал только гимн «Крэмонд». Или то был «Краймонд»? В мире столько всего, чего он не знает. «Господь — пастырь мой». Неужели? Что-то не похоже.

На автобусной остановке с ним заговорила пожилая женщина:

— В Крэмонде очень красиво, можно сходить на остров. Вам наверняка понравится.

Он ей поверил. Многолетний опыт приучил Джексона к тому, что пожилые женщины обычно говорят правду.

Он сел на втором этаже, спереди, и на мгновение снова почувствовал себя ребенком — вспомнил, как любил сидеть наверху вместе со старшей сестрой. В те времена верхний этаж отводился курильщикам. И жизнь была до боли проста. Он часто думал о покойной сестре, но обычно это был отдельный образ (фантазия о сестре). Ему редко являлись четкие картины прошедших событий, и от этого нежданного воспоминания о том, как он сидел рядом с Нив в автобусе — запах ее фиалковой туалетной воды, шуршание ее нижней юбки, ее рука рядом с его рукой, — сердце сжалось в комок.