Поворот к лучшему - Кейт Аткинсон (2011)

Он купил турпакет — из тех, что рекламируют в колонках путешествий в субботних газетах. «Чудо северного сияния — пятидневный круиз вдоль побережья Норвегии», «Волшебная Прага», «Прекрасный Бордо — дегустация вин для начинающих», «Осень на озере Комо». Безопасный способ путешествовать (для труса), все уже организовано, от тебя требуется лишь появиться в аэропорту с паспортом. Для среднего класса, среднего возраста, Средней Англии. И Средней Шотландии, конечно. Прячемся в стадо туристов.

В прошлом году рекламировали тур «Магия России — пять ночей в Санкт-Петербурге». Мартин всегда хотел побывать в этом городе. Городе Петра Великого, Достоевского и Дягилева, прибежище зрелого Чайковского и юного Набокова. Штурм Зимнего дворца, Ленин на Финляндском вокзале, Седьмая симфония Шостаковича в прямом радиоэфире в августе 1942-го, в разгар блокады, — невероятно, что один город может быть настолько отмечен историей. (Почему в университете он не выбрал историю вместо религии? В истории больше страсти, в человеческих поступках — больше духовной истины, нежели в религии.) Как бы ему хотелось написать роман о Петербурге, настоящий роман — без Нины Райли. Как ни крути, в конце сороковых Нине было бы затруднительно попасть в Санкт-Петербург, точнее, в Ленинград. Хотя она могла бы тайно перебраться из Швеции в Финляндию, а потом нелегально перейти границу или пересечь Финский залив (с лодкой она управляться умела).

Мартин, как водится, легко обзавелся нежеланным попутчиком — тот приклеился к нему в зале отлета и больше уже не отходил ни на шаг. Бакалейщик на пенсии из Сайренсестера, не успев представиться, заявил Мартину, что у него последняя стадия рака и поездка в Петербург — один из пунктов списка «успеть до смерти».

Если верить брошюре, им предстояло жить в «одном из лучших туристических отелей города», и Мартин сразу решил, что «туристический отель» в переводе с русского означает безликую бетонную многоэтажку советской постройки, с бесконечными одинаковыми коридорами и отвратительной кормежкой. В путеводителе, который он изучал перед отъездом, были фотографии интерьеров «Астории» и Гранд-отеля «Европа», благоухавших роскошью добольшевистского декаданса. В его же отеле номера больше походили на коробки для обуви. Однако даже этот коробочный номер оказался с подселением. В первую же ночь, встав в туалет, Мартин едва не раздавил пасущегося на прикроватном коврике таракана. Кроме того, в отеле шла стройка, казалось, что его сносят и отстраивают одновременно. По лесам сновали мужчины и женщины — защитного снаряжения на рабочих он не заметил. Все тонким слоем покрывала бетонная пыль. Номер был на седьмом этаже. Когда в первое утро Мартин открыл шторы, он обнаружил за окном двух женщин средних лет — на головах у них были косынки, а в руках — инструменты.

Убогость номера скрашивал вид из окна — простор Невы в обрамлении Зимнего дворца — классический вид, подобно Венеции со стороны лагуны. Прямо напротив стояла на якоре «Аврора». «„Аврора!“ — воскликнул он за завтраком, обращаясь к умирающему бакалейщику. — Она дала залп, послуживший сигналом к началу революции», — добавил Мартин, поймав пустой взгляд бакалейщика.

Весь первый день они ходили по церквям, покорно следуя за своим гидом Марией в Казанский собор, Исаакиевский собор, Спас на Крови, собор Святых Петра и Павла («Здесь похоронены наши цари», — гордо объявила Мария, словно коммунизма никогда и в помине не было).

— Вам тут небось нравится, — сказал бакалейщик; они остановились пообедать в месте, напомнившем Мартину школьную столовую, с той лишь разницей, что здесь явно поощрялось курение. — Вы ведь человек религиозный и все такое.

— Нет, — возразил Мартин уже не в первый раз, — я преподаю историю религии. Это не значит, что я религиозен.

— Значит, учите тому, во что сами не верите? — спросил умирающий бакалейщик с неожиданной агрессивностью.

Перед лицом смерти он обрел высокие моральные устои. А может, они всегда у него были.