Поворот к лучшему - Кейт Аткинсон (2011)

Мартин собирался купить набор матрешек для матери, заранее зная, что куклы будут стоять, заброшенные, на полке с другими дешевыми безделушками, фарфоровыми статуэтками, куклами в национальных костюмах, вышитыми крестиком картинками — пусть даже со всего этого регулярно стиралась пыль. Ей не нравилось ничего из того, что он ей покупал, но, если он приезжал без подарка, она жаловалась, что он совсем о ней не думает (железная логика). Если бы Мартину подарили камень, завернутый в бумагу, даже тогда он был бы благодарен, потому что кто-то побеспокоился найти камень и обернуть в бумагу — ради него.

Он решил, что купит ей что-нибудь попроще, только простого она и заслуживала. Например, матрешку в крестьянском стиле, в фартуке, с платком, — он как раз держал такую в руках, ощущая гладкость и обтекаемую форму символа плодородия, и думал о матери, когда девушка в палатке сказала:

— Очень красивая.

— Да, — ответил Мартин, хотя вовсе не находил матрешку красивой.

Зато девушка была такая хорошенькая, что он старался на нее не смотреть. На ней были шерстяные перчатки без пальцев, а на голове — шарф, из-под которого выбивались светлые волосы. Она вышла из-за прилавка и начала выбирать разных кукол, открывать их, разбивая, как яйца, и выставлять тех, что гнездились внутри.

— Вот тоже красивая и вот еще. Это особая кукла, очень хороший художник. Сценки из Пушкина, Пушкин — известный русский писатель. Вы знаете?

Она предлагала свой товар так ненавязчиво, что сопротивляться показалось ему невежливым, и в итоге, поразмышляв, пожалуй, дольше, чем того требовала задача и матрешки сами по себе, Мартин купил дорогой набор из пятнадцати кукол. Они были вполне симпатичные, на пузатых животах красовались «зимние сценки» из Пушкина. Настоящее произведение искусства, для матери это слишком, он решил оставить их себе.

— Очень красивые, — сказал он девушке.

— Долларов нет? — грустно поинтересовалась она, когда он протянул ей ворох рублевых банкнот.

На ней были полусапожки на высоком каблуке и старомодное, ноское на вид пальто. Все девушки в Санкт-Петербурге ловко пробирались по замерзшей слякоти на высоких каблуках, тогда как Мартин то и дело поскальзывался, стараясь удержать равновесие, как персонаж фарсовой комедии.

— Хотите кофе? — неожиданно спросила продавщица, повергнув его в замешательство.

Он подумал, что она сейчас вытащит термос, но девушка прокричала что-то резкое мужчине, торговавшему в соседней палатке знаками различия Красной армии, и он крикнул что-то такое же резкое в ответ, и она пошла вперед, размахивая сумкой и маня Мартина за собой, как ребенка.

Они не стали пить кофе. Вместо этого они ели борщ, а потом пили горячий шоколад, густой и сладкий, из высоких кружек, заедая пирожными с кремом. Она заказала сама и не позволила ему расплатиться, махнув рукой в сторону тонкого полиэтиленового пакета, в котором, завернутые в газету, лежали его матрешки, уютно спрятавшись друг в друга, и он подумал, что, наверное, это вознаграждение за то, что он раскошелился. Может быть, так делается бизнес в России — если заплатишь кому-нибудь сумму, на которую здесь можно спокойно прожить неделю, тебя отведут в теплое, душное кафе и обкурят с головы до ног сигаретным дымом. Вот на Крите («Откройте для себя древние чудеса..») ему после каждой покупки непременно всучивали что-нибудь бесплатно, можно подумать, продавцы хотели смягчить острые углы капитализма. Дары обычно являли собой вязаные салфеточки, и к возвращению у Мартина в чемодане скопилась их целая стопка.

— Ирина, — представилась она, протягивая руку.

Она размотала шарф, и волосы рассыпались по спине.

— Мартин, — ответил Мартин.

— Марти, — улыбнулась она.

Он не стал ее поправлять. Никто еще не называл его «Марти». «Марти» сулил оказаться человеком поинтереснее, нежели он сам, и ему это понравилось.

Он попытался объяснить Ирине, что он писатель, но не знал, поняла она его или нет.