Поворот к лучшему - Кейт Аткинсон (2011)

Он положил телефон на прикроватную тумбочку и уперся взглядом в женщину, привязанную к столбу и объятую пламенем. Разинутый в вопле рот, огонь подбирается к телу. Это была висевшая на стене репродукция гравюры на дереве, подпись гласила: «Старый Эдинбург». Когда осушили Нор-Лох,[63] чтобы разбить на его месте парк Принсез-стрит-Гарденз, выяснилось, что озеро служило не только хранилищем городских нечистот и отбросов, но и местом упокоения городских ведьм, — руки и ноги у скелетов были связаны крест-накрест, точно у кур, подготовленных для жарки. Эти женщины, те, что утонули, считались оправданными. Мартин никогда этого не понимал — казалось бы, невиновность должна придавать воздушную легкость и удерживать на поверхности, а зло, напротив, тянуть на дно, в склизкий, вонючий ил.

Теперь на том месте, где когда-то сжигали ведьм, был дорогой ресторан, там обедали сливки эдинбургской буржуазии. Вот так устроен мир, все совершенствуется, но не становится лучше.

У Мартина ломило шею, а руки и ноги затекли так, словно их на ночь скрутили в узлы, словно его тоже связали, как курицу. Он был на кровати, хотя не помнил, как ложился рядом с Полом Брэдли. Не помнил, как снимал очки и ботинки. Он с облегчением отметил, что полностью одет. В комнату проник запах жареного бекона, и Мартина затошнило. Он всмотрелся в цифры электронных часов в радиоприемнике у кровати: двенадцать. Неужели он так долго спал? Никаких следов Пола Брэдли — ни сумки, ни куртки, ничего, — как будто его никогда и не было. Он вспомнил про пистолет, и у него екнуло сердце. Он провел ночь в одном номере (в одной постели!) с совершенно незнакомым человеком, у которого был пистолет. С наемным убийцей.

Мартин осторожно расправил затекшие члены и спустил ноги на пол. Поясницу тут же пронзила резкая боль. Когда немного отпустило, он встал и шаткой походкой отправился в ванную. Во рту был привкус картона, а голова казалась огромной и слишком тяжелой для тоненькой шеи. Похоже на ощущения после выхода из наркоза. В кратком приступе паранойи его накрыло мыслью, что Пол Брэдли — член преступной группировки, ворующей органы у невинных людей. А может, отравление углекислым газом? Начало пресловутого летнего гриппа или конец похмелья от «Айрн-брю»?

Мартин утолил жестокую жажду химической на вкус водой из крана и обсмотрел себя в зеркале над раковиной — вроде никаких операционных шрамов. Рогипнол?[64] Изнасилование на свидании? (И что же, он не почувствовал?) С ним что-то случилось, но он понятия не имел, что именно. Ему дали какой-то наркотик и он лишился разума? Но зачем и кому это понадобилось? Разве что богам, которые решили его наказать. Долго же они ждали, ведь прошел уже год, как он вернулся из России, год с того происшествия.

В последний день гид Мария отпустила их гулять по рынку где-то за Невским проспектом, где бесконечные палатки ломились от сувениров: русские куклы одна в другой, лакированные шкатулки, расписные пасхальные яйца, коммунистическая атрибутика и меховые шапки с красноармейскими кокардами. Но в основном куклы, тысячи кукол — легионы и легионы матрешек, не только тех, что стояли на прилавках, но и тех, которых видно не было, — спрятанные друг в друга, снова и снова повторяющиеся и уменьшающиеся, бесконечная череда зеркальных отражений. Мартин представил, как напишет книгу — что-то в духе Борхеса, где каждая история будет содержать в себе зерно последующей и так далее. Конечно, никакой Нины Райли — та могла осилить только линейное повествование, — скорее, нечто интеллектуальное (и подлинное).