Мистер Беллигейл напоминал Герти школьного учителя, который намеренно смущает ученика, пытаясь ввести его в глупое и неудобное положение, но до последнего не открывая спасительной лазейки. Его взгляд разил тщательно высчитанным излучением, выпивающим из тела силы и волю. Герти почувствовал, как медленно плавится. Еще минута в кабинете мистера Беллигейла, и в кресле останется лишь пустой костюм и шляпа, а сам Герти истечет жижей, растает, испарится. В сущности, совершенно верно: тело, не имеющее документа, всего лишь пустая оболочка, необязательная и капризная…

— Возможно, имеет смысл подать запрос из канцелярии в Лондон, — решился наконец Герти, — Тамошний аппарат подтвердит все, сказанное мною.

— Запрос… Это очень долго. К тому же, телеграфная связь здесь часто капризна. Это займет не меньше недели. Есть более быстрый и надежный способ установить вашу личность.

— Неужели? Какой? — в груди Герти крохотным птенцом встрепенулась надежда.

— Мистер Лихтбрингт. Он никогда не ошибается.

— Боюсь, я с ним не знаком.

— Зато он знаком со всеми. Сейчас же и спросим его.

Мистер Беллигейл хрустнул длинными бледными пальцами, точно пианист перед началом концерта. Или, с учетом его внешности и манер, точно хладнокровный патологоанатом перед операцией.

— Итак…

Из ящика стола, досадливо скрипнувшего, рукой хозяина кабинета была извлечена небольшая, обтянутая кожей, коробочка. Что-то вроде школьной готовальни и размерами не более бювара. В ней и в самом деле обнаружились измерительные инструменты, крошечные линеечки, циркули, еще какие-то непонятные Герти, но очень тщательно сделанные приборы, мягко отливающие серебром. Ну точь-в-точь хирургический набор, ждущий первого надреза. Герти не успел даже испугаться.

— Позвольте?

Мистер Беллигейл оказался возле него, обхватил холодными и удивительно сильными руками его за голову. Хватка была мягкой, но сопротивляться ей было невозможно, и Герти обмер в кресле. Однако мистер Беллигейл не спешил проливать кровь.

С величайшим изяществом он стал доставать из коробочки инструменты и тут же пускать их в ход. Маленькими, ювелирно сделанными измерительными приборами он принялся орудовать над головой Герти, измеряя и записывая в блокнот множество параметров. Он измерил расстояние между глаз Герти, потом расстояние от носа до верхней губы, от одной брови до другой. Судя по всему, вычисления были очень сложны. Герти, понаслышке знакомый с системой мсье Бертильона[24], заметил определенное сходство, но сам же отметил, что система мистера Беллигейла куда сложнее.

Когда с головой было покончено, измерению подверглись и руки Герти. Мистер Беллигейл с величайшей тщательностью измерил длины всех фаланг по очереди, ширину ладони и даже размер ногтей. Результаты своих вычислений он записывал каллиграфическим почерком в специальный блокнот. Герти старался не шевелиться, и этой получалось у него с трудом. На прикосновение холодных пальцев мистера Беллигейла, пахнувших сиренью, но сиренью какой-то ненастоящей, фальшивой, тело отвечало мелкой дрожью.

— Наверно, это очень сложный метод? — предположил Герти.

— Не из простых.

— Столько параметров…

— Необходимо учесть как можно больше биологических факторов. Это повышает надежность. В мире не существует двух людей с одинаковыми показателями.

— Но… Я никогда прежде не был на острове. И меня не подвергали подобной процедуре. Раз так, не значит ли это, что… уффф! — рука мистера Беллигейла чувствительно сдавила его запястье, — То есть, не значит ли это, что моей записи попросту не существует? Соответственно, не с чем сравнивать результат…

— Это будет решать мистер Лихтбрингт.

— Должно быть, он человек выдающихся способностей.

— Будьте уверены. В этом городе нет никого умнее него.