Где-то есть ты - Елена Сокол (2018)

можно бросить?

– Нам не понять, – вздохнула я.

– Мотайте на ус, доченьки, – наставляла бабуля, – мужчины могут оказаться ненадежными, и дети у них после развода бывают бывшими, не только жены. Надейтесь всегда только на себя. Сегодня он рядом, а завтра нет его. А ты – мать, тебе поднимать детей на ноги нужно. Остаешься одна, и рассчитывать больше не на кого.

– Многие бегут от ответственности, – согласилась Мила, – как крысы с тонущего корабля.

– Я хорошо жила с твоим дедушкой, Ева, – призналась бабушка,

теребя скатерть, – но когда родилась твоя мать, решила, что больше детей

мне не нужно. Мой муж был порядочным, непьющим, но даже при таком раскладе отказывалась иметь второго. Прошло пять лет, врач сказал мне, что

я на третьем месяце беременности. Испугалась, заревела, просила сделать

мне аборт. Но аборты в те далекие времена делали только

раз в полгода, а с моего последнего аборта прошло всего пять месяцев.

– И врач отказал? – Спросила Мила, запивая чаем пирожок.

– Она боялась, что ее посадят за это. Как я ни уговаривала, не

сдавалась. И вот пришла к себе на завод, реву, рассказываю женщинам. А

те, кто постарше, начали мне советовать, как можно избавиться от ребенка

народными способами. Курицы! Вернулась я домой, давай тяжести поднимать, шкафы двигать. Вспотела, лежу вся красная, хоть бы в одном глазу. Быстрее геморрой выскочил бы, чем выкидыш произошел.

Мы с Милой слушали с нескрываемым интересом, заедая информацию горячими пирожками.

– А потом, – продолжала бабуля, – пошла на Профсоюзную улицу,

ныне Южную, там стояли гаражи и кладовки. Еле взобралась на них и

начала прыгать на землю. Руки ободрала, платье порвала, шишки набила – и

все впустую! Прихожу в понедельник на работу, реву. Сослуживицы мне еще

советов надавали. Вернулась домой, налила полный стакан водки, нагретой

на огне, как они велели, почти весь залпом выдула и легла в горячую ванну. Вода – кипяток. Лежу, терплю. Тут мне водка в голову ударила, стены запрыгали перед глазами, все плывет. Терплю. А когда совсем плохо стало, нестерпимо, вылезла, доползла до дивана. Как жива осталась, до сих пор не понимаю!

– Бабуль, – призналась я, – ты такая отчаянная, я и не знала об этом.

– Не отчаянная, а дура набитая! Потом я и молоко пила с йодом, и массажи делала, и давила на живот, как ненормальная, – ничего не помогало! Слава богу, хоть на грязный аборт не решилась, видно, жить мне хотелось. Так и родилась моя Вера. Тяжело нам было поднимать детей на зарплату рабочего. Но ничего, справились. Не было тогда всяких таблеток специальных, чтобы не беременеть, а дед у меня боевой был, лез на меня, как на амбразуру каждый вечер…

– И ты не жалеешь, что родила? – Спросила я.

– А что тут жалеть? – Удивилась она. – Если можешь предотвратить

– действуй. А не вышло – так смирись. Значит, так было суждено. Ненавижу

людей, которые о чем-то жалеют. Было – и было. Что тут теперь – жалеть, что ли, всю жизнь? Вот сидят и думают: надо было так поступить да эдак. Все бы да кабы! Нельзя так, девоньки. С тем, что было, надо смириться или вовсе забыть.

– А я, – вмешалась Мила, отодвигая от себя пустую чашку, – никогда не смогла бы убить маленькое существо, что живет внутри меня. Это же

живой человек.

– Подожди, – громко возразила я, – стало быть, лучше плодить нищету? Или рожать по пятнадцать детей? Рожать от насильников?

– Но он же живой… И хочет родиться! Аборт – это убийство…

– Значит, лучше, когда рожают тринадцатилетние мамаши? – Мне

никак не хотелось соглашаться. – Каждый должен иметь право исправить

ошибки, Мила. Я не понимаю тех, кто требует запретить аборты. Вот они

пусть и рожают тогда! А других не лишают права выбора. Выбор у женщины

должен быть всегда…

– Но, – не унималась Милка, – нужно, значит, больше заниматься