Волков махнул рукой, дал согласие. Полез на коня, Еган помогал ему. Уселся. Поглядел, как обрадовались мальчишки, да и Роха тоже был рад, усмехнулся невесело и сказал:

— Ты про жадного дурака то не забудь, пусть он свою банду сюда завтра на рассвете приведет.

— Не волнуйся, господин рыцарь, все сделаю, — обещал Скарафаджо.

Глава седьмая

В трактире Волков уселся за стол, стал писать письмо епископу. Заказал у трактирщика перо и бумагу, хотел еще пива попросить, да подумал с чего-то, что теперь ему пиво пить не пристало, пиво — пойло мужиков да бюргеров, заказал вина. Когда ему его принесли, понял, что лучше бы заказал пива. Не то чтобы он был большой знаток вин, но многие лета, что он провел на юге, давали ему право говорить трактирщику:

— Повесить бы тебя надо, мошенник, за такое вино.

— Другого нет, господин, только это да еще дьярский токий есть, — сконфуженно улыбался тот.

— Неси токий, а эти помои отнеси.

В письме он первым делом поблагодарил епископа за рыцарское достоинство, а потом рассказал, что добрые люди, узнав о задании, отказались с ним идти. И спрашивал епископа, если он, Волков, увеличит награду из своих средств, компенсирует ли ему затраты епископ.

Когда он уже почти закончил письмо, к нему подсела Агнес, сначала сидела молча, косила глазом, ерзала от нетерпения, а потом придвинулась поближе и зашептала почти в ухо:

— А к Брунхильде сегодня Сыч приходил, уговаривал. А она ему не дала, сказал, что за десять крейцеров боле никому давать не будет. А Сыч, позлился, да ушел. А потом мы с монахом сидели грамоту учили, а она у бабы просила корыто воды, та принесла, а она села на кровати ноги мыть. Сидела мыла да подол задирала так, что ляжки было видать, а монах на ляжки косился, а она видела то, а ляжки не прятала, еще и песни стала петь. Шалава она. Монах от того молиться ушел. А она смеялась ему. А Еган ночью ходил на кухню, жрал там, и бабу кухарку тискал, а она замужняя. Просто муж у нее беспутный. А еще Брунхильда с пекарем сговорилась ночью встретиться, а меня подбивала у вас денег просить.

— На что еще ей деньги понадобились?

— На рубахи батистовые, мы в купальне были, там у всех рубахи из батиста, мы уже нашли, где они продаются, стоят одиннадцать крейцеров, нам такие надобны.

— Сдурели, что ли? — сурово спросил кавалер. — Вы может, где и золотое шитье увидите. Так, что мне его вам покупать?

— Не купите, значит? — уточнила девочка.

— Нет, — закончил разговор кавалер.

— Ла-адно, — многообещающе сказала девочка и пошла в покои.

А Волков стал заканчивать письмо к епископу. Не успел он его закончить, как увидал на лестнице Брунхильду и Агнес. Они бодро направлялись к нему. Брунхильда остановилась в двух шагах от него, руки в боки. Она чуть поправилась за последнее время, грудь потяжелела, из платья наружу лезла. Волосы светлые вьются локонами.

Красавица, да и только. Заговорила зло:

— И что, не дадите денег на батистовые рубашки?

— Зачем они вам? — спросил Волков.

— А затем, — она даже не нашлась сначала, что ответить, — затем… а вдруг жених ко мне придет.

— Так он точно придет не рубаху твою разглядывать.

— А почем вы знаете, может и рубаху, — не сдавалась Хильда.

— Ну, такого ты в шею гони, от такого толку не будет, — заверил кавалер.

— Да? — девушку аж выворачивало от раздражения.

— Да, — кавалер был абсолютно спокоен и улыбался даже.

— А вот мы в купальню пойдем, так там все в батисте, а мы в полотне, как дуры деревенские, — говорила красавица.

— Так вы и есть дуры деревенские, — заявил Волков.

— Да? Так вот? — Брунхильда была готова ему врезать, ноздри как у кобылы на бегу раздувались, щеки красные, в глазах злость.

— Так ты ж неграмотная, — сказал кавалер, — что ж ты умной себя мнишь?